TIA*-2. *This is Africa - [48]
— Молодцы… А вообще жизнь здесь как?
Жизнь, со слов Алексея, здесь весьма хреновая. С работой очень тяжело, инфраструктура разваливается на глазах, молодёжь разбегается при первой же возможности. Весь бизнес, не принадлежащий кому-то большому извне, обложен поборами со стороны ментов и администрации так, что еле дышит. А в последнее время всё чаще просто заставляют переписывать на родственников высокопоставленных ментов, прокуроров и прочей сволочи. Немногочисленных фермеров, переживших 90-е и бандитов, давно уже добили чиновники и менты.
— Самого-то не прессуют?
— А… Решаю.
Алексей жестом дал понять, что вопрос нетактичен. Ну, да, пожалуй.
— А с криминалом тут как?
— С криминалом тут хорошо. Пять зон в округе. Каждый третий либо сидел, либо охранял. «Дубаки», кстати, неплохо зарабатывают, молодёжь, кто остался, многие мечтают к ним попасть.
Да уж… Весело.
— Чё народ, по коммунистам не вздыхает?
— Да как тебе сказать… Кто-то вздыхает, кто-то нет. Тут и при коммунистах жизнь не сахар была, я тебе скажу. Жрать вообще нечего было, в магазинах соль да килька. Кильки, помню, много было… В банках такая, консервированная… Нигде в крае не было, а к нам постоянно везли, почему-то. А так в Казахстан ездили закупаться, там получше со снабжением-то было. Маразма всякого много было, да. Но, если в целом, при Союзе, всё-таки, было лучше. Молодёжь и тогда уезжала потихоньку, но многие и оставались, как мы вот. Да и вообще, жизнь какая-то была. Тяжёлая, но жизнь. А сейчас все понимают, что и город умирает, и вообще всё вокруг умирает. Ладно, что мы о грустном, давайте ещё по одной…
РФ, Чуйский тракт, близ Искитима.
— Да, слушай, что-то здесь вообще уныло.
— Можно подумать, у вас там в Африке лучше.
— Ну… В чём-то лучше.
— Это в чём же?
— Там жизнь есть. Народ живёт, детей рожает, строит что-то, торгует, выращивает. А мы вот утром через Рубцовск этот ехали — ну это же реальный пиздец. Фильм можно снимать, про мир после атомной войны. Такое впечатление, что жизнь отсюда как в Гражданскую ушла, так и не возвращалась. Андроиды, млять, по инерции существуют, потихоньку выходя из строя.
— Большевики, суки. Сломали народ об колено. Ничего, восстановится всё, вот увидишь.
— Да красных-то давненько уж нет, а народ видишь — вздыхает по ним.
Гера пренебрежительно отмахнулся.
— Это он сейчас вздыхает. А закинь его на неделю в Совок — со слезами обратно проситься будет. Да и при власти сейчас отрыжка Совка.
— Ну, это да… Но, один хрен, не вижу я тут будущего. ХХ век для России — это не просто катастрофа. От катастрофы можно оправиться. Это гибель. Демографический рывок просрали, спасибо ублюдкам большевистским. Так бы было сейчас русских миллионов двести пятьдесят, совсем другое дело было бы… А теперь всё, поезд ушёл, почки отвалились, «Боржоми» пить поздно.
— Слышь, демограф! Ты сам-то, когда размножаться начнёшь? А то теоретизировать только горазд…
Дискуссия эта у нас с Герычем не в первый раз, и каждый раз, когда он не может ничего возразить на мои «упаднические» тезисы, применяется этот приём. Рассказать ему про Софию, что ли? Не, нафиг, будет прикалываться потом.
— Да вот разберёмся с проблемой, и займусь этим делом…
— Ну-ну. А насчёт этого твоего «всё пропало» — и не такие кризисы Россия переживала! И всегда восстанавливалась, и ещё сильнее становилась! И сейчас восстановится! Путин тоже не вечен, помрёт со временем, придёт нормальная власть. Мы же ещё и придём!
— Да уж, вы-то придёте, как всегда. Это и пугает, хе-хе…
Пережив всплеск эмоций Герыча на тему «я таки русский патриот», продолжаю.
— Смотри, какая хрень получается. Сейчас сложилась такая система, что власть, собственность и репрессивный аппарат находятся в руках одних и тех же людей. Поэтому она крайне устойчива к давлению что снизу, что извне. «Нет, ты теперь будешь меньше есть», в таком духе. Это даже устойчивее, чем при Джугашвили. И, поскольку во внешнем мире их никто за людей не считает и не собирается, а внутри они не считают за людей нас, то получается, что они окуклились, и вся задача — выкачать побольше ресурсов. Из земли, из нас, не важно. При этом ни на что толковое эти ресурсы не пойдут, потому как ни на что толковое эти деграданты не способны по определению. Прожрут, растратят на Чемпионаты, просто на Запад вывезут, чтоб там всё забрали. И Западу это выгодно, потому что с такой системой РФ им не конкурент от слова совсем. Всем выгодно, кроме русских, а от нас ни хрена не зависит. Сами виноваты. В четырнадцатом, когда был маленький шанс, 99,99 % остались дома. А второго шанса не будет, всё. Так что этот вот Рубцовск — это модель всей РФ. И я лично из него уже свалил, да и ты тоже, хоть сам себе и не признаёшься.
Герыч пару минут нахмурено помолчал, после чего быстрым от злости голосом стал выплёвывать:
— Хуй им, сукам! Никуда я отсюда не уеду! И их всех перестреляю! И ты тоже приедешь, и будешь вместе со мной стрелять! А то я тебя не знаю!
Эхе-хе-х…
— Начнётся стрельба — конечно, приеду. Но тратить всю жизнь на ожидание, когда и если она начнётся, я не хочу. Жизнь она одна, а мир прекрасен и удивителен. Да и семьёй, как ты правильно сказал, пора бы озаботиться… Чё, пожрём может остановимся? И я за руль сяду.
Производственный роман из жизни африканских авантюристов. Алмазные прииски, негры с автоматами, саванна, преступления, малярия и прочая обыденность. Все герои и большая часть событий имеют реальных прототипов.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.