TIA*-2. *This is Africa - [47]
В стоящую на просёлке трёхдверную «Ниву» мы почти что врезаемся лбами. Как хорошо цвет подобрали — вроде и не камуфляж, а чёрта с два разглядишь, при таком освещении. Невысокая, коренастая фигура у водительской дверцы сиплым басом торопит нас побыстрее лезть внутрь. Герыч, скотина хитрая, пытается было пропустить меня первым, чтобы самому остаться на переднем сиденье. На что следует моё резонное возражение, что я высок и строен, а он толст и коротконог, потому ему самое место в тесноте заднего сиденья. Что-то недовольно бухтя, соглашается.
Наш Харон ловко разворачивается практически на месте и, не включая фар, катит по просёлку. По крайней мере, я на это надеюсь, потому как почти ничего сквозь лобовуху не вижу, и что видит он — загадка. Минут через пять мы выскакиваем на разбитую в хлам асфальтовую дорогу и фары, наконец-то, загораются.
Стараясь не быть навязчивым, краем глаза рассматриваю водилу. За полтинник, грубое лицо с некоторой «калмыковатостью», щётка усов. Неразговорчив — не считая момента встречи, ни слова не проронил. Полез в нагрудный карман охотниче-туристической куртки, закуривает. Млять, вообще нормальные люди спрашивают обычно, не против ли кто. По салону, несмотря на открытые окна, расходится приятный запах Captain Black. А вот это неожиданно. Как-то совсем не гармонирует с имиджем, хе-хе.
В свете фар промелькнула надпись: «Рубцовск». Водила, докуривавший уже вторую сигарету, наконец-то соизволил с нами пообщаться.
— У меня переночуете. Машина во дворе уже. Завтра с утра можете ехать.
Ну, с Юрой всё так и обговаривалось. После десяти минут езды по насмерть убитым улицам останавливаемся перед воротами дома где-то в частном секторе. Так и не представившийся водитель вылез, сам открыл ворота, сел обратно за руль, заехал во двор и вылез опять, буркнув «Проходите в дом». Двор, кстати, явил собой полную противоположность царившей в городе разрухе — средняя часть залита бетоном, по бокам высажены кусты и цветы (первые — стройными рядами, вторые — в некоем художественном беспорядке). Всё ярко освещено, везде чисто. Сам дом кирпичный, одноэтажный, но с высокой мансардой, так что практически двухэтажный получается.
А вон то исчадие китайского автопрома это и есть наша машина, видимо. Ну, до Москвы доедем, обратно тоже, надеюсь, хе-хе.
Из-за «китайца», постукивая когтями по бетону, вышел здоровенный ротвейлер и неспешно потрусил к нам. Млять! Я, честно говоря, больших собак опасаюсь несколько. И маленьких тоже, если это бультерьеры, или какая-то подобная гадость. И вообще, я котегов люблю.
— Рихард, свои!
Это хозяин от ворот подал голос. Ну, то, что мы «свои», это радует, конечно. Только понял ли это ротвейлер?
По всей видимости, понял. Флегматично помахивая некупированным хвостом, Рихард ткнулся в меня носом, обнюхал, наскоро обслюнявил руку и повторил ту же процедуру с Герычем, после чего уселся толстым задом на дверной коврик у входа. Видимо, сигнализируя «есть вас пока не буду, но и в дом нефиг без Хозяина лезть». Хозяин, закрывший ворота, мимоходом потрепал псину по голове, слегка подвинул его ногой (умный собак намёк понял, и сам отошёл от двери) и повернулся к нам: «Ну, чё не заходите-то?». Юморист, блин.
Внутри оббитая вагонкой прихожая тоже демонстрирует стиль «чисто, светло, основательно». На шум в коридоре появляется полная женщина лет пятидесяти, крашеная в радикально-рыжий цвет. Руки вытирает полотенцем, что-то хозяйствовала, видимо. Лицо доброе и общительное, в отличие от супруга (?), хе-хе. Мы вежливо здороваемся.
— Добрый вечер! Ира. Вон тапки слева стоят, проходите. Как раз ужин приготовила. А Лёша во дворе?
— Да здесь я, Рихарда кормил.
Ага, Алексей, значит.
На ужин оказалась водка жаренная картошка с грибами, сало с вкусными мясными прожилками, винегрет и тарелка всяких солений и маринованостей на закусь. К водке, разумеется. Эхе-хе-х, что-то злоупотребляю я этим делом в последнее время…
Понемногу разговорились. Алексей, в смысле, разговорился — Ира-то и так болтушка, судя по всему. Ничего неожиданного в рассказах не было — обычная жизнь вымирающей русской глубинки, с тем существенным отличием, что рядом граница, и кто поразворотлевее — те с неё кормятся.
Наши хозяева оба родом отсюда, Ирина — из самого Рубцовска, Алексей — из какой-то деревни в районе, уже вымершей. Она всю жизнь работала детским терапевтом, на которого отучилась в Барнауле, он до конца 90-х трудился мастером на каком-то АЗТЭ,[8] но затем друзья позвали работать с ними на границе, чем и занялся.
— И правильно сделал. На заводе один хрен зарплату не платили, а потом и совсем закрыли. А так, чё, на жизнь хватает…
Детей у них оказалось аж трое, молодцы. Правда, из Рубцовска все уехали. Не без поощрения к тому со стороны родителей, как я понял. Лёха на этот счёт однозначен:
— Нечего здесь молодым делать! Умирающее место, без будущего. Зарабатывают только менты и контрабандисты. Ментом нормальный человек не пойдёт, а я своих детей нормальными людьми вырастил. А контрабандистами не надо им, пусть честно работают!
— И куда уехали?
— Серёга в Екатеринбурге, в аэропорту, инженером. Девчонки в Москве. Одна учится ещё, на экономическом, а вторая работает уже.
Производственный роман из жизни африканских авантюристов. Алмазные прииски, негры с автоматами, саванна, преступления, малярия и прочая обыденность. Все герои и большая часть событий имеют реальных прототипов.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.