The Best - [31]

АНДРЕЙ. Спасибо — друг...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. А что такое... я так поступил... я не мог иначе, у меня так всё — импульс, и всё, а потом сам не знаю, почему так сделал!

ПАПА. Игорь... Игорь... сейчас ведь не о том, Игорь! Ведь вы все отъехали, все, втроём! Как вы ещё не допёрли-то! Тут даже и то мне подсказывать приходится, что за поколение!..

АНДРЕЙ. Подождите, уважаемый, вы что?! Совсем уже, что ли?!

ПАПА. Я-то — совсем, две недели как совсем, а вы — вот-вот...

АНДРЕЙ. Ага, конечно, щас-с!

ПАПА. Я с вами спорить не буду... вы просто спокойно вспомните, что с вами сегодня происходило, а?! И почему вы меня, мертвеца, слышите и видите, почему, — не догадываетесь? Потому что сами...

АНДРЕЙ. Сами с усами, папа! Не надо тут весь этот экзальтированный оккультизм разводить! Игорь Игоревич, что, вообще, происходит?! Как вы всё нам объясните?! Мы кого под шасси выкидывали?! И что здесь делает ваш батенька?!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Он здесь... я не знаю, но ещё недавно он был... вернее, его уже не было... совсем недавно...

ПАПА. Мальчик к вам приходил?

АНДРЕЙ. Ну, допустим...

ПАПА. Вопрос задавал... надо было отвечать, когда такой мальчик спрашивал... сами виноваты...

АНДРЕЙ. Да кто он такой, — сфинкс, что ли?!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Да, действительно!..

ПАПА. Ладно... мне с вами тут некогда, пока вы допрёте... я и так задержался...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Задержался?

ПАПА. Задержался, сынок... сначала ты меня замуровал... потом таскали меня, придурки, щас хоть всё, — я свободен, могу сам о себе позаботиться...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. А как?

ПАПА. Как... пойду в самолёт... он же в небо летит... мне туда и надо, щас-то — через две недели — за мной никто сам не прилетит, поздно, придётся самому до неба добираться, и всё из-за тебя, сынок...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. А мы?.. Нам как, в смысле, куда? Что делать-то...

ПАПА. Можете со мной...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. А билеты?

ПАПА. Ты чё, ты не понял, придурок?! Всё — теперь можно без билетов, по особой льготе и в кино, и в солярий!

АНДРЕЙ. Здорово...

ПАПА. Здорово, только смысла теперь в этом нет... впрочем, это же было и в жизни... я когда рос, так женщин хотел, а когда вырос — они мне разонравились... казалось бы, всё готово — аппарат, возраст, социально приемлемый для половых актов, а уже не то, пропало желание... да, ну что, кто со мной?

АНДРЕЙ. Я остаюсь... мне никуда не нужно, я лучше тут... и вообще, всё гоны, — всё! Я никому не верю, вы чё, не-е-ет!..

НИКОЛАЙ. Я тоже...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Папа, ты там не говори, что я так тебя... под линолеум...

ПАПА. Да кому там какое дело, всё ведь от тебя зависит, тебе если стыдно — мучайся, а нет — живи... всё равно мучиться придётся, не от этого, так от другого, просто так легче... знать, что ты нигде ни при чём, но это непросто, очень непросто... Понимаешь, в принципе, пока мы живём, у нас есть право на всё... человек имеет право на всё... Просто многое зависит от того, как ты сам к этому относишься... ладно... Ты, я понял, с друзьями остаёшься?..

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Да, пожалуй...

ПАПА. Ну, гляди, я своё дело сделал, информацию довёл, а дальше сами...

Труп встаёт со скамейки, уходит. Андрей смеётся, глядя, как очень искренне Игорь Игоревич прощается с отцом. Николай ещё не понял, как вести себя в этой ситуации, поэтому просто улыбается.

НИКОЛАЙ. Подождите, я что-то не всосал — отец твой на что намекал щас, что мы как... трупы?

К скамейке подходит старичок, смотрит в упор на ребят, снимает шапку, что-то бормочет.

АНДРЕЙ. Да вы что, я же молодой!!! У меня кровь с молоком! У меня!..

Старичок не отвечает, как будто не слышит, вздыхает, надевает шапку, уходит.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Да, в кино как-то это всё по-другому, как-то как событие, что ли... а тут, я даже ничего не почувствовал... не то что там боль или страх, а вообще ничего...

АНДРЕЙ. Подождите, бред какой-то, даже если так, когда мы успели-то? Что, нас кто-то убил? Или нас задавило? Как? Где? Никто ведь не помнит!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Вот именно... погибли и не заметили, потому что были увлечены... делом... знаете, такое выражение — сгорел на рабочем месте, такое обычно сослуживцы говорят, когда человек работает-работает, ничего не замечает... увлечённо так... несмотря ни на что... и дальше бы работал, если б добрые коллеги некролог не вывесили... на первом этаже... родного предприятия... на доске объявлений...

НИКОЛАЙ. Мы, наверное, на свадьбе умерли... я когда салат попробовал, мне сразу поплохело...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ага... только я салаты не ел... я вообще сегодня не ел...

АНДРЕЙ. Вы, Игорь Игоревич, молчали бы, уж вам-то с вашими привязанностями и удивляться, что вдруг отъехали!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ой, а вы что — лучше, что ли, ростомане сраные!

АНДРЕЙ. Да уж мы хотя бы не на системе!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ага...

НИКОЛАЙ. Ладно! Что щас вы будете диагнозы друг другу ставить?!

К скамейке подходят два милиционера. Один из милиционеров ест хот-дог. Игорь Игоревич, Андрей и Николай стихают, внимательно смотрят на людей в форме. Тот из милиционеров, кто ел хот-дог, оборачивается на сидящих друзей, долго смотрит им в глаза, неожиданно кривится, как будто увидел что-то отвратительное, выплёвывает откусанный хот-дог на землю, отворачивается, второй достаёт рацию.