The Best - [30]

МАЧО. Ты не видел нас... а мы... тебя... понял?!

НИКОЛАЙ. Да!

МАЧО. Да... я всё вижу... да...

Мачо медленно, не отводя глаз от Николая, поднимает свою голову и удаляется в здание аэропорта. И даже когда мачо совсем исчез, Николаю всё равно казалось, что глаза мачо остались здесь, напротив его, Николая, головы. Поэтому Николай начал вести себя так, чтобы глаза мачо не усмотрели в его поведении того, что могло бы вернуть всего мачо обратно к скамейке, — Николай начал притворяться, что ничего не видит вообще. В момент наибольшего притворства Николая сзади к скамейке подходят Игорь Игоревич и Андрей. Счастливые от того, что, наконец, избавились от мешавшего им тела, они вдруг остановились, перемигнулись и стали подкрадываться к Николаю, чтобы чисто по-дружески напугать странно съёжившегося приятеля. Подкравшись сзади к Николаю, Игорь Игоревич и Андрей одновременно хлопают по плечам приятеля, кричат.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ, АНДРЕЙ. Ха!

Николай никак не реагирует на это, по-прежнему притворяясь слепым; Игорь Игоревич и Андрей смеются, облокачиваются на спинку скамейки, одновременно замечают валяющееся перед ногами Николая тело, кричат точно так же, как и в первый раз, но уже с другой, абсолютно искренней интонацией животного испуга.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ, АНДРЕЙ. Ха!

Андрей закрывает глаза, стекает по спинке скамейки, Игорь Игоревич обходит скамейку, наклоняется к телу.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Коля-Коля, что ж ты нас не предупредил... мы же не того киданули...

НИКОЛАЙ. Предупредил — о чём предупредил?

АНДРЕЙ. Как о чём? Ты не видел, что ли, как мы его вытащили?

НИКОЛАЙ. Ничего не видел, я и сейчас плохо вижу... вот тебя совсем не вижу, Игоря Игоревича так... смутно...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Да... история...

НИКОЛАЙ. А что, вы кого-то уже?..

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Кого-то уже, только вот кого?! Этот-то — наш! Я точно знаю!

АНДРЕЙ. А почему же мы того выкинули?!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Потому что он сидел так же, как мы нашего оставили, — больше ведь никто так не сидел!

АНДРЕЙ. Никто... подожди, я запутался, ведь он был точно, как этот, и одежда, и лицо... синее... это точно наш?

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ (щупает пульс у тела трупа). Не знаю, этот — точно труп, значит, наш... Короче, что щас-то делать?! Может, хотя, нет... так хрустнуло, тот теперь тоже... труп... давайте и этого туда подкинем, какая теперь разница, будет как будто вдвоём они пошли и попали под самолёт!..

АНДРЕЙ. Вдвоём!.. Я устал, это, в конце концов, стресс! Не каждый день, знаете ли, тела под самолёты подкидывать приходится!..

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Давай отдохнём!

АНДРЕЙ. Давай...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Давай отдохнём... оба слюнявые, как из одной пробирки!.. Этот устал, тот устал... все устали... Мог бы ведь отвлечься... сидел трещал с кем-то... Кто хоть она?!

НИКОЛАЙ. Что?

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Что!.. Что за женщина тут сидела?!

НИКОЛАЙ. А-а-а... Стюардесса...

Николай озирается, как будто боится, что его кто-то подслушивает. В этот момент газета, между строк которой он писал письмо, падает на тело. Николай продолжает шептать.

Боялась... боялась лететь... я её подбодрял...

АНДРЕЙ. Молодец, чужим людям всё готов сделать...

НИКОЛАЙ. Да!..

АНДРЕЙ. Щас потащишь — да! А я буду сидеть, с чёрными женщинами трепаться об их чёрной жизни!..

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Ладно... ладно, други... отдохните, нам понадобятся силы!

Труп начинает двигаться, поднимает голову, привстаёт.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Этот ещё тяжелее, чем тот, втроём потащим...

ТРУП. Неправда... я легче...

Игорь Игоревич, Андрей и прозревший Николай одновременно кричат.

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ, АНДРЕЙ, НИКОЛАЙ. А-а-а!!!

Труп усаживается на скамейку, крик не стихает, труп ждёт, когда ребята успокоятся, молчит, хихикает себе под нос.

ТРУП. Ну, что, может, хватит?

АНДРЕЙ. Он жив-жив-жив! Он — жив! А-а-а-а!!!

ТРУП (протягивает Николаю газету). Ваше?

НИКОЛАЙ (перестаёт кричать). Да... спасибо...

ТРУП. Поаккуратнее надо... там всё-таки личное...

АНДРЕЙ. Может, это тот, а мы выкинули нашего?

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Нет... нет... это наш...

Все вдруг окунаются в беззвучный ужас — каждый тихо пугается чего-то своего, личного, встретившись вот так с трупом.

ТРУП. Ваш-ваш... да, Игорёк?

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Да... папа...

НИКОЛАЙ. Как... папа, а как же...

АНДРЕЙ. М-да...

ТРУП. Доигрался?..

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Папа, прости, папа, я не знал, что делать, как в таком случае поступают...

ТРУП. Конечно, проще всего мёртвого отца под линолеум закатать... Где ты хоть жил-то?

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Я квартиру снял, а нашу этим сдал... ребятам...

ПАПА. Ребятам... а они в чём виноваты?!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Я думал, они тебя не найдут, зачем они ремонт начали делать?! Никто их не просил!!!

ПАПА. Ох, Игорёк...

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Я думал... думал так всё устаканится... сам я не мог там жить, с тобой...

ПАПА. Что за время пришло? Вот в чём-то вы глотку рвёте, — самостоятельные! А как до дела настоящего дойдёт, всё — в кусты! Ничего сами не можете! Вот сейчас, ты хоть понял, что с тобой произошло, а?!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. Что... мне стыдно, папа... ну, хочешь, пойдём, я тебя предам земле?!

ПАПА. Да дурак ты! Я сам о себе позабочусь! С тобой что, я спросил, с тобой и вот с ними?!

ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ. А что? Это друзья...