Тетрадь третья - [37]

Ты непогрешим, когда это нечто есть Бог.

Голос, который ведет, дает и средства (военный гений).

Величие Жанны в ее верности (верности ее слуха).

— Личная ли доблесть явлена в Жанне?

Что есть личная доблесть, существует ли она и в чем проявляется?

Всякая высокая доблесть безлична.

И само упорство — не дар ли?

* * *

…Святая Жанна — деяние и явление меньшее, чем Жанна.

Наша Жанна-Победительница (Государство) — деяние и явление меньшее, чем Жанна.

Ни у кого нет авторского права на Жанну, ни права собственности на нее (фр.). ]

* * *

(Отрывки, из к<отор>ых бы мог выйти толк.)

* * *

La foi de Jeanne n’est rien, ses voix sont tout.[210]

* * *

(Здесь кончается вторая лиловая (дов<ольно> большая) записная книжка — Carnet.

Очередная будет маленькая красная кожаная толстенькая, с резинкой — и одновременно — желтая картонная черновая, высокая и узковатая, с красным корешком: Мёдон, 1931 г., часть выписок — по 1932 г. — уже сделана.)

ВЫПИСКИ ИЗ MУРИНОЙ РИСОВАЛЬНОЙ ТЕТРАДКИ,

— с картонок — из последних записных книжек, обнаруженных:

* * *

— Это — Англичанка, это — саламандра, это — просто такие уши. Это — дверь, это (с негодованием) — просто такие рисунки. Это всё — посуда: бокалы, вилки и ложки, тарелки и котлеты. А это — дядя сидит в кресле.

— А почему ты ей платье не раскрасил?

— Так. Платье само по себе какое-то красочное, красивое.

(Мёдон, 23-го ноября 1931 г., 6 л. 9 мес. 3 недели)

(Рисунок в тонкой зеленой горизонт<альной> тетради — Dessin.)

ИЗ CARNET MEDICAL —

лето 1934 г., Elancourt

…Comme toutes ces choses, terribles d’en bas, sont inoffensives, voire — drôles — vues un peu d’en haut (par la fenêtre d’un wagon!).[211]

* * *

За границей еще не создана поэма тоски. Никто. Только я. (Тоски = силы (синоним), и тоски-силы (тоскующей силы).)

* * *

…И между другими хатами —

Одна — как ведьма лохматая

(С папиросной коробки «Gitanes» — Celtiques не было — идя с Муром к Фр-там, за гвоздями.)

* * *

…Что нужно кусту от меня,

Чего бы уж не было — вдосталь…

* * *

…А может быть — вспомни любовь! —

Мы только хотим — что имеем?

И каждое дай есть — не мне

Дай, меня — дай…

(не надо)

И каждое не дано —

* * *

…Мое лицо — с лицом земли

* * *

Не угодила — гадинам

(25-го сент<ября> 1934 г., почти день рождения)

* * *

…По мановенью — моему

Ходи | и двигайся

Дыши |

* * *

Люби и гневайся

* * *

Мне родинка твоя —

Дороже родины

(Так. Никому. Никому бы и не сказала — п. ч.: 1) унизительно 2) ненавижу родинки (не у детей), — что-то самое плотское. Но так могла бы Федра — Ипполиту — но для нее (понятия) родины — не было. А в общем — хорошо. Формула.)

* * *

— J’ai un panaris à l’abdomen![212]

(Myp — своей учительнице, Окт<ябрь> 1934 г.)

* * *

L’amant de Lady Chatterton.[213]

Первое впечатление: с конца.

Книга кончается неожиданно и неприятно-счастливо. Она или он должны были бы умереть от разрыва сердца. (Лучше — один, п. ч. оба — тоже счастье.) Тогда всё было бы оправдано и возвеличено до Эмпирей.

Очень хороша первая и вторая встреча L Ch и Лесничего, все первые две трети книги.

Сцена с цветами (повсюду) сентиментальна и безвкусна. (Особенно смехотворно перечисление и местоназначение цветов: туда — незабудки, сюда — крокус, и т. д.) Уж если цветы — то лучше La Faute de L’Abbé Mouret[214] — с целым садом: целым — сада.

Но, вообще, пошлость ассоциации.

* * *

Хороша — она, плох (неудачен) — он: демоничен и байроничен, слишком духовен для такой физики, какой-то принципиальный любовный Геракл.

Вроде пропагандиста.

Все ощущения книги — верны, а большинство рассуждений героя — излишни.

* * *

Такое ощущать она должна была бы от совсем простого — любого — хотя бы гондольера Джиованни. От бессловесного.

Лесничий (бывший — коновалом, бывший — офицером) — пересложнен.

Нехороша его словесная грубость: называть вещи своими именами, да еще все — и всеми. Я бы предпочла его словесно-почтительным, или вовсе бессловесным.

* * *

Гениален в книге Лоренс, а не герой. Герой — глуп. (Значит — и Лоренс глуп.)

* * *

Настоящие любовники не занимаются настроениями углекопов.

* * *

Невероятен (по грубости) отец во встрече с Меллорсом. Непристоен до неправдоподобия.

* * *

Хороша — безукоризненно — она. И infirmière.[215] И — даже жена. Все женщины.

Мужчины — тени.

Странная книга. Прекрасная по авторскому бесстрашию. Но есть тошнотворность, перегруженность сластью — пресыщающая — и отвращающая читателя.

* * *

С третьей трети — тошнит.

* * *

…С миром — в мире:

На буксире!

* * *

С миром — в споре:

На отпоре!

* * *

Мур: — Разное — утро и вечер. Вечером — всходишь точно на горку и смотришь.

* * *

…Покаместь душу выдавят…

А мне еще — завидуют!

* * *

31-го дек<абря> 1934 г. — сороковой день.[216]

Стояла на его могиле и думала: здесь его нет, и там его нет: здесь — слишком местно (тесно), там — слишком просторно (All[217]), здесь — слишком здесь, там — слишком там. Где — тогда?

* * *

(О Днепре без порогов)

— Я сама — Неясыть!

* * *

Не сыта моя суть —

Я сама — Неясыть!

(Январь 1935 г.)

* * *

— Я такой волчий медведь только потому что меня никто не любит.

(Метро Mairie d’Issy — crie du cœur[218] — 24-го янв<аря> 1935 г. Myp)

* * *

11-го февр<аля> вторник — без четверти четыре — весть о тяжелом заболевании С. М. В<олконского> (сердце). Сейчас еду в П<оследние> Нов<ости> — узнавать, потом, м. б., к нему.