Терроризм в российском освободительном движении - [111]
Ситуация изменилась в период революции 1905— 1907 годов, когда, казалось, осуществились мечты некоторых идеологов терроризма — он пошел «в низы» и приобрел массовый характер. Массовый террор был, по сути, санкционирован партийным руководством, объявившим ответственными за политику правительства не только «верхи», но и «мелких сошек». Идея революционного насилия попала на благоприятную почву нищеты, озлобленности, примитивного мышления и воплотилась в такие формы, с которыми, вероятно, не ожидали столкнуться ее пропагандисты. На смену «разборчивым убийцам», как назвал русских террористов Альбер Камю[765], задававшимися вопросами о целесообразности насилия, о личной ответственности, о жертве и искуплении, пришли люди, стрелявшие без особых раздумий — и не обязательно в министров, прославившихся жестокостью, или военных карателей, — а в тех, кто подвернулся под руку не вовремя, — обычного городового, или конторщика, на свою беду сопровождавшего крупную сумму денег, потребовавшуюся на революционные нужды.
В 1905—1906 годах «народился новый тип революционера», констатировал П.Б.Струве, произошло «освобождение революционной психики от всяких нравственных сдержек»[766]. К этому приложили руку партийные идеологи, и отнюдь не только максималистские или анархистские, изначально считавшие допустимыми тактику «пропаганды действием» и борьбу против непосредственных эксплуататоров, выливавшиеся нередко в бессмысленные убийства посетителей «буржуазных» кафе или ограбления мелких лавочников. Социал-демократы, не отрицавшие террор в принципе, как элемент вооруженной борьбы в период восстания, но резко критиковавшие террористическую борьбу, возобновленную эсерами в начале века, также призвали «вместе бить» (Г.В.Плеханов), вести «партизанскую войну» и практиковаться на убийствах городовых (В.И.Ленин).
Таким образом, высший взлет терроризма стал началом его деградации. «Живучесть» терроризма в России объяснялась, на наш взгляд, не только тем, что он оказывался временами единственно возможным средством борьбы революционной интеллигенции за осуществление своих целей. Террор оказался наиболее эффективным средством борьбы при ограниченности сил революционеров. Терроризм, по признанию директора Департамента полиции, а впоследствии министра внутренних дел П.Н.Дурново, «это очень ядовитая идея, очень страшная, которая создала силу из бессилия»[767].
Революционный террор действительно заставлял правительство идти на уступки. Достаточно вспомнить «диктатуру сердца» М.Т.Лорис-Меликова и разрабатывавшиеся под его руководством проекты преобразования государственного строя России — несомненно, решающим толчком к изменению курса был взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года. Убийство министра внутренних дел В.К.Плеве привело к «либеральной весне» при его преемнике П.Д.Святополке-Мирском.
Террор действительно устрашал. Едва ли не все члены Комитета министров стали свидетелями агонии Д.С.Сипягина, смертельно раненого С.В.Балмашевым (покушение произошло в здании Комитета министров). Грузное тело Сипягина не умещалось на узком ларе, куда его положили, и постоянно сползало; его держали под руки председатель комитета министров И.Н.Дурново и министр путей сообщения кн. М.И.Хилков. Им помогал министр финансов С.Ю.Витте. «Сипягин громко, как бы всхлипывая, стонал, — вспоминал крупный чиновник Д.Н.Любимов. — Сознание, по-видимому, оставляло его. Он все повторял: "Я никому не сделал зла. А Государю скажите…" ...Перед ларем на коленях стоял доктор Государственной канцелярии Юркевич и желая остановить кровь делал тампоны из ваты, обмакивая их в таз с какой-то жидкостью с запахом карболки, который держала жена швейцара. Рубашка Сипягина была разрезана и видна была большая рана выше поясницы, причем все было кругом обожжено, так как выстрел был в упор. При каждом движении Сипягина, а он все время двигался... тампон выскакивал и густая, черная кровь вытекала, вернее брызгала, из раны»[768].
При этой страшной сцене присутствовали и военный министр А.Н.Куропаткин, и государственный секретарь В.К. Плеве. Было над чем задуматься. Когда два года спустя тот же мемуарист присутствовал на панихиде по следующему убитому министру внутренних дел, Плеве, его поразило количество черного сукна, которым была задрапирована лестница дома министра. «Это, — ответил распорядитель церемонии, — еще "от Сипягина" осталось. Я в свое время докладывал министру: нельзя ли сукно это продать, но Вячеслав Константинович мне ответил: — нет, лучше поберегите, может еще для меня пригодится»[769].
По утверждению бывшего директора Департамента полиции А.А.Лопухина поворот Николая II в сторону «конституции» (рескрипт на имя министра внутренних дел АТ.Булыгина) был вызван не событиями 9 января 1905 года, когда войска доказали свою верность режиму, а убийством его дяди Сергея Александровича, в чем император увидел приближение опасности для себя лично[770]. Д.Н.Любимов также свидетельствует о «громадном значении» для всей дальнейшей внутренней политики убийства великого князя, объясняя, это, однако, тем, что охранительные силы потеряли свою главную опору
