Терроризм в российском освободительном движении - [110]

Однако успех народовольцев, обернувшийся гибелью партии, имел и другие, «непрямые» последствия. Цареубийство 1 марта 1881 года доказало, что хорошо организованная группа обыкновенных людей может достичь поставленной цели, какой бы невероятной она ни казалась. Убить «помазанника Божия» в центре столицы, объявив ему заранее приговор! И вся мощь великой империи оказалась бессильной перед «злой волей» этих людей. В этом был великий соблазн. Сообщения газет о раздробленных ногах божества сделали для подрыва «обаяния» правительственной силы больше, чем тысячи пропагандистских листков, вместе взятых. Возможно, важнейший итог события 1 марта 1881 года — «десакрализация» власти.

Путь «людей 1-го марта» привлекал еще и по следующим обстоятельствам: он был кажущеся прост и понятен, казался наиболее рациональным и даже гуманным. В самом деле — или тысячи жертв народной революции, или точно нанесенный удар по виновникам (истинным или мнимым) народных страданий.

Террористическая идея надолго стала господствующей в умах и душах русских революционеров; прежние противники терроризма, от П.Л.Лаврова до Г.В.Плеханова, вынуждены были в той или иной форме его признать. Даже после гибели «Народной воли» и постоянных неудач попыток ее возрождения, идея возобновления террористической борьбы продолжала активно отстаиваться и развиваться на страницах эмигрантской печати.

Последователи Исполнительного комитета, все же надеявшегося вызвать народное движение в какой-либо форме, окончательно отбрасывают эти надежды и объявляют террор формой борьбы интеллигенции с правительством (программа «Террористической фракции партии "Народной воли" в изложении А.И.Ульянова, «Террористическое движение в России» Л.Я.Штернберга). Последний даже подчеркивал нецелесообразность народной революции.

В 1890-е годы, когда терроризм оказался вопросом чистой теории, в писаниях сторонников терроризма появились новые нотки; в условиях распространения социал-демократических идей и заметных проявлений рабочего движения в России, Х.О.Житловский сформулировал задачу соединения терроризма с рабочим движением. Идеи Житловского, одного из идейных наставников главного идеолога эсеров В.М.Чернова, нашли развитие в работах последнего и попытки воплощения в практической деятельности эсеров.

Первый террористический акт в России был осуществлен бывшим студентом Д.В.Каракозовым. Тридцать пять лет спустя новое столетие политически было открыто выстрелом бывшего студента П.В.Карповича. Симптоматично, что Карпович, не принадлежавший к какой-либо партии или организованной группе, объявил себя социалистом-революционером, подобно революционерам 1870-х годов и в письме к товарищам заявил, что другой борьбы, кроме террористической он не знает (т.е. не признает). Одиночка Карпович опирался на русскую революционную традицию; в данном случае мы можем проследить и конкретный источник ее передачи — в Берлине, где он оказался после исключения из университета, Карпович вращался в кружке старого народовольца Е.Г.Левита.

Характерной была и реакция революционных кругов на выстрел Карповича. «Хоть одна ласточка весны и не делает, — писал старый народник и будущий эсер Н.В.Чайковский другому старому народнику и тоже будущему эсеру Ф. В. Волховскому, — но при том страшном нервном напряжении, которое теперь, очевидно, господствует в России — это "Первое предостережение Николаю Романову" — едва ли не будет фатальным началом новой террористической эпохи. Есть уже голоса, требующие "выделения боевой организации", т.е. Исполнительного комитета № 2»[761].

Народовольческая «идеальная модель» террористической организации сохраняла свое обаяние и двадцать лет спустя. При первой же возможности «боевая организация» была «выделена», а «новая террористическая эпоха» действительно началась, чтобы во много раз превзойти предыдущую по своему размаху.

Терроризм, несмотря на то, что подсчеты историков показывают рост среди террористов числа рабочих и крестьян[762], остался преимущественно орудием борьбы интеллигенции, по крайней мере до начала первой русской революции. Было бы, на наш взгляд, некорректно механически складывать теракты, осуществленные в период революции 1905—1907 годов, когда насилие стало массовым, с «точечными» ударами Боевой организации; так же как механически плюсовать убийства великого князя Сергея Александровича и, к примеру, гомельского помощника пристава Леонова, осуществленное безымянными «рабочими» 6 января 1906 года. Наиболее политически значимые и сложные теракты осуществляли по-прежнему интеллигенты; более того, почти все наиболее громкие теракты начала века были подготовлены и исполнены бывшими студентами. Убийцы министров Д.С.Сипягина, В.К.Плеве, вел кн. Сергея Александровича — С.В.Балмашев, Е.С.Сезонов, И.П.Каляев были бывшими студентами, также как возглавлявшие подготовку этих терактов Б.В.Савинков и М.И.Швейцер[763].

Эсеры стремились привлечь к террору рабочих; однако неудачный опыт рабочего Ф.Качуры, тщательно проинструктированного Г.А.Гершуни перед покушением на харьковского губернатора кн. И.М.Оболенского, а потом все же не сумевшего вьщержать предназначенной ему роли «народного героя» (о чем была даже выпущена заранее заготовленная брошюра) на следствии и суде, заставил при выборе исполнителей терактов менее придирчиво относиться к их социальному происхождению. Хотя на него, несомненно, обращали внимание. Так, когда в конце 1905 — начале 1906 года А.Ф.Керенский предложил свои услуги БО для осуществления цареубийства, то его кандидатура была отклонена Азефом как «выходца из бюрократических кругов» (отец — директор гимназии)