Тереза - [49]

Коффель, слушая ее, побледнел от волнения; Кротолов подмигивал дяде и вполголоса говорил:

— Все это мне издавна известно, все записано в моей книге. Все сбудется… так там написано.

Старый Шмитт, попросив позволения закурить трубку, выпускал клубы дыма и бормотал:

— Вот ведь беда, что мне не двадцать лет! Я бы пошел воевать вместе с ними! Вот это мне и нужно было… Что мне помешало бы стать генералом, как всякому другому? Вот ведь беда!

Пробило девять часов, и дядя сказал:

— Уже поздно… выехать нужно до рассвета… Пожалуй, нам не мешает отдохнуть.

Тут все поднялись. Все были взволнованы; расцеловались, как старые знакомые, клялись никогда не забывать друг друга.

Коффель и Шмитт вышли первыми, Кротолов и дядя с минуту вполголоса переговаривались на пороге дома. Взошла чудесная полная луна, все залито было серебристым светом; в темно-синем небе роились звезды. Госпожа Тереза, Сципион и я вышли полюбоваться великолепным зрелищем; оно говорит о суетности и тщете дел человеческих, а когда об этом думаешь, ум приходит в смятение перед величием Вселенной.

Вот ушел Кротолов, снова пожав руку дяде. Он шагал по пустынной улице, и видно его было как днем. Наконец и он скрылся в Крапивном переулке. Мороз крепчал, и мы вошли в дом, желая друг другу доброй ночи. На пороге моей комнаты дядя обнял меня и, прижимая к груди, сказал каким-то странным голосом:

— Фрицель… работай… трудись… веди себя хорошо, мой дорогой мальчик…

И он пошел к себе в комнату, донельзя взволнованный.

Я же думал об одном: какое счастье, что Сципион у меня! Я уложил его на постель, у себя в ногах. Он преспокойно уснул, уткнув голову в лапы; его бока тихонько поднимались при каждом вздохе. И я бы не поменялся судьбой с самим германским императором!

Пробило десять часов, а я никак не мог заснуть — все раздумывал о том, какое мне выпало счастье. Дядя ходил взад и вперед по своей комнате; я слышал, как он открыл секретер, как разжег огонь в печке у себя в спальне впервые за зиму; я решил, что он собирается бодрствовать всю ночь. В конце концов я уснул глубоким сном.

Глава шестнадцатая

НА КОЛОКОЛЬНЕ пробило девять часов, когда я проснулся от какого-то шума: у наших дверей раздавалось бряцание оружия, по замерзшей земле топали копытами лошади, доносились чьи-то голоса.

Я всполошился, подумав, что за госпожой Терезой приехали пруссаки, и всем сердцем хотел, чтобы дядя уже был в дороге, а не проспал, как проспал я в то утро. Минуты через две, сбежав с лестницы, я очутился внизу.

Вот что я увидел.

У наших дверей остановились шестеро верховых гусар в доломанах. Их большие сумки свисали до стремени, в руках они держали сабли.

Невысокий и тщедушный белобрысый офицер с ввалившимися щеками, с рыжими усами и красными скулами остановил своего вороного коня у сеней. Лизбета, держа в руках метлу, испуганно отвечала на его вопросы.

Поодаль собралась целая толпа. Люди стояли, разинув рот, вытянув шею, чтобы все лучше рассмотреть. В первом ряду, заложив руки в карманы, стоял Кротолов; увидел я и Рихтера — он ухмылялся, сощурив глаза и оскалив зубы, как старая сытая лиса. Разумеется, он явился, чтобы насладиться смятением дяди.

— Так, значит, ваш хозяин и пленная француженка уехали вместе сегодня утром? — спрашивал офицер.

— Да, господин командир, — отвечала Лизбета.

— В котором часу?

— В шестом часу, господин командир, еще засветло. Я сама привязывала фонарь к дышлу саней.

— Вас кто-нибудь предупредил о нашем прибытии? — спросил офицер, устремляя на Лизбету пронизывающий взгляд.

Лизбета посмотрела на Кротолова. Он выступил из толпы и без всякого замешательства ответил вместо нее:

— С вашего позволения, я видел доктора Якоба вчера вечером. Он один из моих друзей. А эта бедная женщина ни о чем понятия не имеет… Доктору Якобу очень уж надоело присутствие француженки, вот он и решил от нее отделаться. И, как только убедился, что она в силах перенести путешествие, он этим и воспользовался.

— Но как же мы с ними по дороге не встретились? — воскликнул прусский офицер, оглядывая Кротолова с головы до ног.

— Э! Да вы ехали по долине, а доктор — через Вальдек и перевал. На Кайзерслаутерн ведет не одна дорога.

Офицер молча соскочил с лошади и вошел к нам в комнату. Он распахнул дверь в кухню, небрежно посмотрел направо, налево, затем вышел и, сев в седло, проворчал:

— Ну, мы свое дело сделали. Остальное нас не касается…

Он направил коня к «Золотой кружке», все гусары поскакали за ним, и толпа рассеялась, обсуждая необычное происшествие. Рихтер был сбит с толку, разъярен. Шпик смотрел на нас подозрительно. Они вместе поднялись по лестнице в трактир. Сципион выскочил из дома и изо всех сил стал лаять.

Гусары подкрепились в «Золотой кружке» и ускакали по дороге в Кайзерслаутерн. Больше о них не было ни слуху ни духу.

Мы с Лизбетой надеялись, что дядя вернется к вечеру, но минул день, минул второй, минул третий, а от дяди не было даже письма. Нетрудно представить себе нашу тревогу.

Сципион метался, бегал вниз и вверх по лестнице; он все время совал нос под дверь, призывно лаял — звал госпожу Терезу, сопел и жалобно скулил. Его уныние действовало на нас; приходили в голову всякие мрачные мысли.