Терапия пустого усилия. Когнитивно-ориентированный подход к быстрому облегчению душевной боли - [86]

У ног Христа сидела так Мария,

чтоб слушать не слова, а тишину.

И вот два стихотворения В.Ходасевича про то же:

В городе ночью

Тишина слагается

Из собачьего лая,

Запаха мокрых листьев

И далёкого лязга товарных вагонов.

Поздно. Моя дочурка спит,

Положив головку на скатерть

Возле остывшего самовара.

Бедная девочка! У неё нет матери.

Пора бы взять её на руки

И отнести в постель,

Но я не двигаюсь,

Даже не курю,

Чтобы не испортить тишину, –

А ещё потому,

Что я стихотворец.

Это значит, что в сущности

У меня нет ни самовара, ни дочери,

Есть только большое недоумение,

Которое называется: «мир».

И мир отнимает у меня всё время.

И:

И снова голос нежный,

И снова тишина,

И гладь равнины снежной

За стёклами окна.

Часы стучат так мерно,

Так ровен плеск стихов.

И счастье снова верно,

И больше нет грехов.

Я бросил их: я дома, –

Не манит путь назад.

Здесь всё душе знакомо…

Я нежно, грустно рад.

Мои неясны грёзы,

Я только тихо нов…

Закат рассыпал розы

По савану снегов.

Эти стихи передают разные и, быть может, в чем-то полярные эмоциональные оттенки. Но для нас важно общее между ними – отсутствие внутренних противоречий. В них нет внутреннего надрыва, наоборот, они пропитаны умиротворенностью. Внутренний диалог в них происходит тихо и гармонично. И отсутствует насильственное вмешательство в собственную душевную жизнь. Это и есть переживания созерцания.

Для терапевтического создания переживаний созерцания–невмешательства, мы используем приемы экспозиции–mindfulness, приемы «неулучшающего восприятия», о которых мы говорили на позапрошлом занятии.

То, что объединяет переживания вдохновения и переживания созерцания, можно назвать эмоциональным равновесием. В первом случае это равновесие в деятельности, подвижное равновесие. Тут, быть может, бушуют эмоции, но ни одна из них не нарушает общей соразмерности. Не превращается в страсть, в том смысле, что не закрывает собой другие душевные содержания. Оркестр душевной жизни воспроизводит множество различных тем и выражается во многих сложных действиях, но играет при этом чрезвычайно стройно, согласованно. Во втором случае это равновесие в покое, подобное, если воспользоваться восточной метафорой, покою океана – последний может волноваться на поверхности, но остается недвижимым в своих глубинах. Для нас важно, что и там и там человек, оставаясь бдительным, сознательным, бодрствующим, тем не менее не вмешивается в собственные душевные процессы.

Как мы уже говорили, вдохновение и созерцание – невмешательство, по видимому, не являются строго отграниченными друг от друга состояниями. Думаю, можно говорить о том, что вдохновение – это созерцание в деятельности, среди активности. А созерцание – это вдохновение в покое, пассивное вдохновение. И есть, конечно, состояния, которые не отнесешь ни к тому, ни к другому полюсу, где есть черты и того и другого. Как, например, в стихотворении Пушкина «Мечтатель».

МЕЧТАТЕЛЬ

По небу крадется луна,

На холме тьма седеет,

На воды пала тишина.

С долины ветер веет,

Молчит певица вешних дней

В пустыне темной рощи,

Стада почили средь полей,

И тих полет полнощи;

И мирный неги уголок

Ночь сумраком одела,

В камине гаснет огонек,

И свечка нагорела;

Стоит богов домашних лик

В кивоте небогатом,

И бледный теплится ночник

Пред глиняным Пенатом.

Главою на руку склонен,

В забвении глубоком,

Я в сладки думы погружен

На ложе одиноком;

С волшебной ночи темнотой,

При месячном сияньи,

Слетают резвою толпой

Крылатые мечтаньи,

И тихой, тихой льется глас;

Дрожат златые струны.

В глухой, безмолвный мрака час

Поет мечтатель юный;

Исполнен тайною тоской,

Молчаньем вдохновенный,

Летает резвою рукой

На лире оживленной.

Блажен, кто в низкой свой шалаш

В мольбах не просит Счастья!

Ему Зевес надежный страж

От грозного ненастья;

На маках лени, в тихой час,

Он сладко засыпает,

И бранных труб ужасный глас

Его не пробуждает.

Пускай, ударя в звучный щит

И с видом дерзновенным,

Мне Слава издали грозит

Перстом окровавленным,

И бранны вьются знамена,

И пышет бой кровавый —

Прелестна сердцу тишина;

Нейду, нейду за Славой.

Нашел в глуши я мирный кров

И дни веду смиренно;

Дана мне лира от богов,

Поэту дар бесценный;

И Муза верная со мной:

Хвала тебе, богиня!

Тобою красен домик мой

И дикая пустыня.

На слабом утре дней златых

Певца ты осенила,

Венком из миртов молодых

Чело его покрыла,

И, горним светом озарясь,

Влетала в скромну келью

И чуть дышала, преклонясь

Над детской колыбелью.

О, будь мне спутницей младой

До самых врат могилы!

Летай с мечтаньем надо мной,

Расправя легки крылы;

Гоните мрачную печаль,

Пленяйте ум… обманом,

И милой жизни светлу даль

Кажите за туманом!

И тих мой будет поздний час;

И смерти добрый гений

Шепнет, у двери постучась:

«Пора в жилище теней!..»

Так в зимний вечер сладкой сон

Приходит в мирны сени,

Венчанный маком, и склонен

На посох томной лени…

В повести Э.Хэмингуэя «Старик и море» тоже вдохновение неотделимо от созерцания. Старый рыбак переживает, казалось бы, настоящую драму: он сначала путем огромного труда и напряжения ловит огромную рыбу, а потом стихия и случай отнимают у него эту добычу, несмотря на все его яростное сопротивление. Старик совершает огромную работу и наряду со взлетами надежды и счастья испытывает массу негативных переживаний–фрустраций, но нигде в повести нет и намека на то, что он пытается как-то насиловать собственные мысли и чувства. Наоборот, он все время находится в потоке происходящего, он «движется вместе с вещами», и его активная борьба – это никак не борьба со своими переживаниями. Последним он позволяет быть, как бы болезненны они не были и борется он исключительно со стихией, принимая при этом свои ограничения и никак не восставая против них. Он никак не вмешивается в то, что происходит внутри него. Он полностью доверяет себе в том смысле, что не пытается себя контролировать, в том смысле, что знает, что и без всякого самоконтроля выложится на все сто процентов. Отсюда и светлое смирение при неудаче…