Тепло очага - [80]

— И ты все принимаешь на веру?

Бригадир пожал плечами, вздохнул.

— Ты знал его мать? — спросил он.

— Может, и знал, не помню.

— Странная она была. Будто перепуганная. От людей отворачивалась. Уставится в глухую стену и смотрит, смотрит, будто взглядом хочет пробить в стене дыру… Часто ходила на курган, который за кладбищем. Многие и до сих пор боятся в сумерках пройти мимо него…

— Она давно умерла?

— Четыре года назад.

— Врач, наверное, как-то называл ее болезнь?

— Поверили бы врачу или нет, не могу сказать, а вот в словах Гурджена никто не усомнился…

— Кто такой Гурджен?

— Старик. Совсем недавно умер… Он клялся, что однажды встретил Далимона…[14] Было это существо похожей на женщину, и еще на кого-то… Волосы на нем были, как конская грива, глаза, как горящие угли. Схватило оно Гурджена за грудки, опалило огненным дыханием, сдавило железными пальцами горло. Когда старик очнулся, то увидел, что лежит у чужого плетня. Он так и пролежал всю ночь: если увидишь нечистого и зайдешь в освещенную комнату, станешь припадочным — так говорили исстари.

— А Далимон, конечно, был похож на мать Дзыбына?

— Точно! Говорят, на второй день Гурджен в их дом привез мешок муки…

— Значит, я зря приходил со своей просьбой?

— Лошади есть у нас, но и охотников сколько хочешь, — покачал головой бригадир, — каждый, кто хоть день поработал на прополке, требует лошадей. Сам знаешь, какой у нас народ…

Тому, что говорили о Дзыбыне, не было ни конца, ни начала. Слова эти возвращали Хаджисмела в те времена, когда он бегал босиком по улочкам небольшого горного селения. Там, на клочке земли, равной шкуре быка, строили саклю, сеяли зерно. Там для людей было тесно, для чертей — просторно, и история Дзыбына, конечно, тянулась оттуда, из горной глухомани.

Хаджисмел спросил об этом у матери. Та, поняв, о чем идет речь, растерялась, глянула умоляюще на сына:

— Нам обязательно нужно говорить о нем?

— А если Дзыбын зайдет к нам во двор, куда мы от него спрячемся?

— Он же никуда не ходит!

— Неужели он откажет, если я приглашу его?

— Не делай этого, сынок! Дзыбын приносит беду! Он колдун!

— Что же вы терпите? Вынесли бы ему всем колхозом приговор, сожгли бы его на костре…

— Не смейся! — рассердилась мать. — Лучше послушай!

И она стала рассказывать о той давней жизни в горном селении, о семье Дзыбына… С мальчиком, видно, что-то приключилось еще в детстве. По ночам он залезал в деревянное ведро, ведро переворачивалось и выкатывалось из дома, останавливалось на краю пропасти, расправляло крылья… Мальчик ходил по стене так же свободно, как по ровной дороге. Кто это видел? Никто. Но все раскрылось благодаря Тохсыру. Как-то пропал его осел, и он всю округу обошел, день искал, другой, и все напрасно. Однажды, возвращаясь после неудачных поисков домой, Тохсыр повстречал возле чертова омута мальчишку. Тот назвался Дзыбыном и сказал, что видел осла возле старой крепостной башни. Пошли они вместе, мальчик и Тохсыр. Мальчик шагал сначала легко, чуть ли не приплясывая, но потом с ним случилось что-то, и он повалился на землю. Тохсыр взвалил его на плечи и нес до самого села. Как только показались первые сакли, мальчик рванулся, спрыгнул и убежал. «Хватай меня за хвост!» — крикнул он на прощание… Возле старой башни никакого осла, конечно, не оказалось. Ночью Тохсыр зарезал черного козла — принес его в жертву нечистой силе, а утром зашел к Дзыбыну. Но родители мальчика и слова вымолвить ему не дали. «Наш сын, — твердили они, — уже целую неделю со двора не выходил»… С тех пор Тохсыр каждый год режет черного козла…

— Ну и дела! — засмеялся, выслушав все это, Хаджисмел.

— Ты ни во что не веришь, — рассердилась мать. — Всем перечишь…

— Мама, а где же сейчас Тохсыр?

— Он здесь живет, в нашем селе.

— А черный козел?

— Тоже здесь, пасется на пастбище.

— Тогда я сдаюсь! — Хаджисмел, улыбаясь, поднял руки. — Сдаюсь!

Во дворе Хаджисмела собирались люди. Девушки надели праздничные платья, кружевные платки, украшения. Мужчины жали руку Хаджисмела, чувствуя, что молодость их прошла и славные дни не вернутся больше. И они старались передать в рукопожатии часть своей былой доблести.

И вот наконец во двор зашел Тохсыр. Все повернулись к нему, почтительно склонив головы. За столом Тохсыр всегда занимал место тамады. Когда он произносил тост, все слушали, и все смотрели на него, а сейчас Тохсыр хотел пройтись по двору незамеченным. Он хотел посидеть в тени, отдохнуть, но не успел. Кто-то подал голос:

— Тохсыр накормил своего козла, значит, и нам уже пора садиться за стол!

— Интересно, когда он будет его резать? Сколько зазубрин должно быть на его рогах?

— Кто ест козлятину — твои домочадцы или черти?

— Начали опять, — проворчал Тохсыр и ушел в сторону.

Настала наконец пора застолья. Теперь все слушали Тохсыра. Он восславил всевышнего и передал первый бокал Хаджисмелу. Тот, кому передают первый бокал, говорит слова благодарности, пьет и, снова наполнив бокал, возвращает его старшему. Это обычай предков, и не всякий решится нарушить его. Но Хаджисмел ждал этой минуты, он хотел говорить сейчас, когда все еще трезвые, и слова, которые он собирался высказать, тоже нужно было произнести трезвым голосом. Его мысли должны были стать такой же явью, как деревья, под которыми сидели старики. Если радость можно разделить, как пирог, на две половины, то Хаджисмел свою радость хотел разделить с Дзыбыном.