Тепло очага - [78]

Волы поравнялись с Хаджисмелом и прошли мимо. Он подхватил свой чемодан и, догнав арбу, обратился к вознице:

— Счастливой дороги, брат!

Возница нехотя повернулся, и Хаджисмел увидел его лицо — влажные, будто спросонья, глаза, давно небритые щеки.

— Клади свою ношу, — хозяин арбы кивнул на кузов и отвернулся.

Хаджисмел пристроил свой чемодан и двинулся за арбой. Он хотел сесть рядом с возницей, надеясь, что тот разговорится, но войлочная шляпа снова надвинулась на переносицу, и Хаджисмел так и не дождался приглашения. Радость возвращения понемногу угасала, сменяясь раздражением. Боясь, что ему придется плестись пешком до самого села, Хаджисмел зашагал быстрее и, поравнявшись с передним колесом, сказал:

— Дай-ка, сяду рядом с тобой.

Возница смахнул с доски соломинки и нехотя подвинулся.

Когда арба подпрыгивала на ухабах и Хаджисмел невольно прикасался к соседу локтем или плечом, тот отстранялся, недовольно ворча что-то себе под нос… Обут он был в самодельные чувяки, подшитые сыромятной кожей, ветхие брюки его давно продырявились в коленях, и он прикрывал прорехи обветренными растрескавшимися руками. Хаджисмел чувствовал себя неловко, потому что хозяин арбы был, пожалуй, постарше его, но смущался, как ребенок.

— Что нового у нас? — спросил Хаджисмел. — Прости, может, ты не из нашего села?

— Я тебя знаю, — сказал возница. — Когда выгоняют на пастбище быка, которого откармливают к твоему приезду, то все только о тебе и говорят.

— В селе, наверное, откармливают не одного быка…

— Да, но тот, которого посвятят Хаджисмелу, выделяется в стаде…

— Мне стыдно признаться, но я не знаю тебя…

— Не знать меня — к лучшему.

— Каким же именем я назову тебя при встрече? — спросил Хаджисмел.

— Каким угодно, мне все равно.

Возница слез с арбы и пошел рядом, будто на колючки ступая.

— Обиделся ты на меня, что ли? — спросил Хаджисмел.

— Ноги затекли, вот я и решил размять их…

— На волах давно работаешь?

— Немощные волы мне достаются. А окрепнут чуть — их тут же передают другому.

Он не жаловался: слова, таящие обиду, звучат громче. Возница же говорил, будто вспоминал что-то давнее, почти безразличное ему.

— Рассердись однажды и никому не отдавай их, — посоветовал Хаджисмел, — Можешь так сделать?

Возница промолчал… Когда его волов передают другому, он тоже, наверное, отворачивается, стараясь ничего не видеть.

— А на лошадях ты никогда не работал?

— Когда отбирают моих волов, каждый раз обещают — скоро дадим тебе лошадей… Лошадь умна, слово понимает…

— И девушек на лошади умыкают! — улыбнулся Хаджисмел.

— И алам[13] на лошади проносят…

Возница оживился, в голосе его впервые прозвучали радостные нотки, и Хаджисмелу захотелось рассказать случаи какой-нибудь, историю о лошади, и он вспомнил все, что слышал или читал. Поговорили о скачках, о джигитовке, и, когда возница поправлял шляпу, Хаджисмел увидел его сияющие глаза.

В это время их догнала быстрая четырехколесная бричка. Лошади с коротко остриженными гривами бежали, горделиво изгибая длинные шеи, высоко держа головы. Бричка, обогнав арбу, промчалась было мимо, но тут же остановилась.

— Хаджисмел! — крикнул возчик.

— Батрадз! — отозвался Хаджисмел.

Они спрыгнули на землю, обнялись, закружились на радостях. Батрадз, остыв немного, бросился к арбе и схватил чемодан.

— Оставь, — запротестовал Хаджисмел. Он кивнул на возницу в войлочной шляпе: — Полпути мы проехали вместе, вместе доедем и до конца.

— О чем ты говоришь?! Садись скорее и помчимся в село!

— Поезжай сам и скажи моим — пусть накрывают столы!

Батрадз покачал головой:

— Ты что, побратался с ним?

— Нет, но доедем мы вместе, — ответил Хаджисмел и двинулся к арбе.

— Не знаю, что и сказать, — Батрадз сел в телегу и взмахнул кнутом. — Не нравится мне это…

Лошади рванули с места, и волы сами тронулись следом за бричкой.

— Садись, — позвал Хаджисмел своего возницу.

Тот даже головы не поднял, шагал и шагал следом за арбой. Хаджисмел вдруг вспомнил, что Батрадз никакого внимания не обратил на возницу, не поздоровался с ним и, более того, говорил о нем так, будто тот не стоял здесь же рядом.

Кукурузное поле кончилось, дорога вышла на луга, на пастбище, вильнула в сторону и устремилась к высокому кургану. Волы остановились, хотя никто их не останавливал. Возница грузно взошел на вершину кургана, повернулся лицом в ту сторону, откуда они приехали, и долго смотрел куда-то вдаль. Потом поправил на голове войлочную шляпу, подтянул штаны и стал спускаться с кургана. Как только он достиг дороги, волы, так же, без понукания, тронулись с места.

И снова вильнула дорога, повернув на этот раз к сельскому кладбищу.

Кладбище… Покрытые дерном низкие могилы. Резные каменные памятники… Волы опять сами остановились. Парень протянул в кузов руку, достал откуда-то из-под мешков горсть красных слив, положил в карман и пошел между могилами в самый конец кладбища. Остановился возле одного из памятников и застыл. Долго стоял, потом нагнулся. Может, сливы положил на могилу?..

Когда он возвратился, Хаджисмел сошел с арбы и, опустив голову, произнес:

— Светлая память покойному… Прости, я ничего не знал о твоем горе…