Тени улицы марионеток - [14]

— Похоже, — смеялся Вреж.

— Ну-ка, давай вместе. Ууууу!..

— Ууууу!..

Так и выли в окно отец с сыном, первый озабоченно, а второй — заливаясь радостным смехом: «Ууууу!..»

Бывало, по ночам Каро подходил к спящему сыну и подолгу простаивал в его изголовье. Сын, как обычно, улыбался во сне, образовавшейся на щеке ямочкой напоминая мать. Каро наклонялся, осторожно гладил курчавую голову сына, целовал. Сердце сжималось, он задыхался от боли. «Несчастный ребенок! Я, в сущности, отжил свое, а твоя жизнь еще впереди. Как ты выживешь?» Слезы наворачивались на глаза, и вдруг его охватывало яростное желание разбудить сына, крепко прижать к себе, целовать безудержно, просить прощения: «Смотри, сынок, вот он я — настоящий!» Но уже в следующий миг он одергивал себя и отходил от кровати. Каро ложился, закрывал глаза, стараясь направить мысли в иное русло, чтобы сон был безмятежен, чтобы отпустили кошмары, на пике которых в последнее время все чаще и чаще возникало напоминающее пса омерзительное существо, раскрывающее вонючую пасть и вонзающееся в горло желтыми клыками. Каро задыхался, но оторваться от чудовища не мог...

9

Изредка Каро сознавался себе, что жизнь не такая уж гадкая штука, во всяком случае, порой может быть приятной и даже привлекательной. Такие мысли согревали душу Каро в минуты, когда он оставался наедине с природой, когда спускался в прохладное ущелье, оставив за спиной лай околоточных сторожевых собак, и садился на речном берегу. Только здесь в нем пробуждалось чувство того, что он не оторван от жизни, что тысячами нитей связан не только с видимой средой, но и со Вселенной, с бесконечностью, с сущим, даже с безвестностью. Именно здесь ему начинало казаться, что он не просто нераздельная, но и необходимая частица окружающего мира. Эту сказку ему навевали журчание речки, бежавшей по зеленому ивовому тоннелю, шелест ветвей, листвы и трав, монотонное жужжание насекомых, удалявшийся и приближавшийся сорочий гомон, качавшиеся на отвесных краях ущелья деревья, выглядывавшее из их крон солнце, изрезанная ветками голубая лента небес и плывущие по ней птицы. Каро разувался, закатывал штанины, опускал ноги в мягкий мох, ложился на траву и устремлял взгляд ввысь. Две загадки — лицом к лицу. И вдруг Каро начало казаться, что там, за световыми годами, кружится такая же планета, где в таком же ущелье, в той же позе лежит подобное ему существо, думает о том же, что и он, чувствует то же, что и он. Каро свистнул в знак приветствия, убежденный в том, что тем же свистом оттуда приветствуют его. Пройдет время, их уже не будет, и тогда где-нибудь в космосе встретятся эти два свиста.

«И все же жизнь обладает какой-то особенной прелестью, — подумал лежавший на траве Каро. — Почему же я не научился жить? Не научили? Помешали? А может, причина в наследственности? Или все вместе? Не знаю, но факт остается фактом: жизнь не состоялась. Если бы мне второй раз была дарована возможность, тогда, наверно... Но второго раза не бывает, мой «второй раз» — это Вреж». Вспомнились сказанные сыну слова: «Если хочешь полюбить жизнь, если хочешь, чтобы и она тебя полюбила, ты должен присутствоватъ в ней каждой клеточкой, ты должен ухватиться за все, должен обладать ею. А для этого нужно держаться подальше от проповедей лжеморали и пустых идей, потому что единственная истина — в самой жизни, в твоих собственных желаниях и воле». Взгляд сына не давал оснований думать, что он понимает слова отца, но чувствовалось, что мальчик пытается вникнуть в них.

Откуда-то доносился шум пирушки — отдаленные голоса, почти ничем не отличавшиеся от нудного мушиного жужжания и потому не нарушавшие общего умиротворения, не мутившие душу.

И все же какая-то точка на самом дне мозга — сосредоточенная и осмотрительная, готовая бить тревогу — была направлена на человеческие голоса. Больная страхом к людям маленькая мысль, готовая в любую минуту разбухнуть и стать доминирующей.

«Если бы можно было жить в этом ущелье, если бы можно было остаться здесь навсегда!..»

Но ведь и здесь те же темные и зловещие ночи, а бездомные собаки голодны и жестоки, затаившиеся под камнями змеи стремительны и коварны, скрипучие стволы готовы рухнуть в любую минуту...

«Если бы я мог, как свист, устремиться ввысь и обрести свое место в космосе», — думал Каро и чувствовал, как в нем растет ненависть к собственной плоти, а всего несколько минут спустя уже видел свое тело разбившимся о камни, видел брызги мозга, свернувшуюся в траве кровь, и эта картина наполняла его необъяснимым блаженством.

10

Выйдя из кафе и стоя на краю тротуара, он наблюдал за вечерней суматохой города.

А тень, укрывшись за стеной, подстерегала его.

Хаос улицы всегда производил на Каро впечатление нелепого, бессмысленного, хотя он четко осознавал, что любой из участвующих в этом хаосе элементов преследует в своем движении определенную цель. Но не было — а может, она просто была неизвестна — основной, общей сути, собирающей вокруг себя все и вся, выводящей движение из состояния абсурда. А если сам абсурд и есть суть? Если Его не существует, вполне возможно, что так оно и есть: абсурд — суть, а значит, суть отсутствует. А если Он тем не менее существует, как в таком случае объяснить происходящее? Может, и впрямь неизъяснимы дела Господни?! А если ключ к обманчивости кроется именно в «неизъяснимости»? Неизъяснимы потому, что их нет? Что же в таком случае скрывается за «изъяснимостью»? Что за детские игры заводит Великий, Господь, Неизъяснимый, Абсолют, Автор и Творец всего сущего? Представить ученого, автора сложнейших открытий, бросившего все и проведшего остаток дней играя в жмурки... Может, Господь впал в детство, лишился рассудка?!. Горе тому миру, чей Господь свихнулся и оставил все на самотек! «Да нет, вероятнее всего Его просто нет. Нет и все», — уже в который раз заключил Каро, но не смог окончательно задушить скепсиса, закатившегося в глухой уголок души, затаившегося там, чтобы в удобный миг снова появиться со своими неизменными доводами.