Тени на стене - [55]

Несколько недель тому назад во время бомбежки погиб командир одной из гвардейских дивизий полковник Непорожний. Мещеряк знал, что полковник был близким другом начальника штаба армии. Вместе воевали еще в гражданскую, вместе учились в академии Генерального штаба, вместе прошли испанскую страду. Всегда вместе… И вот теперь, когда полковник Непорожний погиб, генерал считал своим долгом позаботиться о его сыне. Тому только тринадцать лет. Мать?.. Умерла еще до войны. Оттого полковник и таскал его повсюду. А мальчишке надо учиться, у него способности к рисованию. Художник Кубов — Мещеряк, надо полагать, слышал о нем — говорит, что просто грешно не учить такого одаренного ребенка. Вот генерал и решил… Он мог бы, разумеется, взять мальчишку к себе. Но таким пацанам на фронте делать нечего. Отправить к своим? Но, к сожалению, его жена эвакуировалась в Сибирь, она живет в небольшом поселке, в котором нет художественного училища. А парнишка отчаянный, лезет, куда не надо. Да… К счастью, генерал вспомнил, что в Свердловске у мальчика живет тетка. Он списался с ней, сообщив о гибели ее брата, и она согласилась приехать за Игорем в Москву. Так что если Мещеряк из возражает… Мальчишка не будет ему в тягость, он понятливый. А тетка за ним уже выехала.

Мещеряк молча наклонил голову.

Тогда генерал вытащил из кармана связку ключей и протянул их ему через стол. Квартира пуста, генерал отправил семью еще в октябре. Три комнаты, газовая плита… В новом доме на Каляевской, это в двух шагах от площади Маяковского, если идти по Оружейному переулку… Заодно Мещеряк проверит, все ли там в порядке. Хоть изредка в квартиру наведаться не мешает. Генерал обещал это своей супруге, но ему разве выбраться? А с Игорем у Мещеряка хлопот не будет.

Из боковой двери появился молчаливый лобастый парнишка в армейском обмундировании. Глядел он исподлобья. Можно было не сомневаться, что мальчику хотелось остаться в армии. Но он был сыном кадрового военного и знал, что такое воинская дисциплина. Приказ генерала — для него закон. Он выслушал своего опекуна спокойно, как подобает мужчине, но глаза его, как заметил Мещеряк, были на мокром месте.

После этого Мещеряк протянул ему руку, как равному, и тот крепко пожал ее. И от того, что он пожал ее молча, по–мужски, Мещеряк понял, что они поладят.

Эх, если бы у него был такой сын!.. Молчаливый, решительный, с которым можно говорить начистоту, не сюсюкая… Он всегда мечтал о сыне. Но тут он услышал, как генерал зашелестел бумагами, и понял, что пора уходить. Он и так отнял у генерала порядочно времени.

Все дальнейшие заботы, связанные с подготовкой к отъезду и самым отъездом, Мещеряк с легким сердцем переложил на плечи своего Егоркина, который только обрадовался этому. Житейские таланты капитан–лейтенанта тертый Егоркин не ставил ни в грош. Своим дружкам–шоферам он не раз говорил, что «хозяин» у него мировецкий мужик, что правда, то правда, но без него, Егоркина, он бы давно пропал. Егоркин ему и за отца, и за няньку, даром что моложе на десять лет…

По продовольственным аттестатам Егоркин сполна получил все положенное (еще не родился на свет тот начпрод, который его обжулит), потом впрок запасся горючим и, насвистывая, захлопотал–закудахтал над своим фаэтоном. Малая профилактика перед дальней дорогой не помешает, верно? Егоркину хотелось въехать в столицу на своей черной «эмочке», как на белом коне. Зная Егоркина, Мещеряк его не поторапливал.

Москву он знал плохо. Огромный, многомиллионный город, как бы в нем не затеряться… Три дня, проведенные Мещеряком в Москве после окончания училища, когда он, получив назначение на ЧФ, побывал там проездом из Ленинграда в Севастополь, не оставили заметного следа в (то памяти. По молодости лет он любовался тогда не столько столицей, сколько самим собой, задерживая шаг возле каждой зеркальной витрины, из которой на него заносчиво глядел статный морячок в новехоньком кителе с золотыми нашивками и с безукоризненно геометрически четкими складками на черном клеше. Он бродил с друзьями но городу, сидел в кафе на Кузнецком, побывал в стереокино, назначил какой–то девахе встречу в скверике возле Большого театра, но так и не явился на свидание, беспечно променяв ее поцелуи на сливочное мороженое в Парке культуры. Такой и запомнилась ему Москва — сутолочная, булыжная, душная. Он даже в Третьяковке тогда не побывал.

Впрочем, было мало шансов на то, что и сейчас он попадет в Третьяковку. Тем более, что, как он знал из газет, картины вывезли на восток. Не будет у него времени на посещение музеев. Не затем он едет в Москву. Театры? Развлечения? Придется, видимо, отложить их до лучших времен.

Складывая свои нехитрые пожитки в вещмешок, он подумал, что Москва совсем близко, что до нее меньше двухсот километров, которые можно проехать за четыре часа, и его лицо стало скучным, озабоченным. Что ждет его в этой заснеженной военной Москве?

Глава пятая

В последнюю минуту объявился еще один попутчик. Широкоплечий, коренастый, в командирской шинели без петлиц и в мягких валенках, Виталий Галактионович Кубов меньше всего походил на одного из тех традиционных художников, образ которого создал в своем воображении Мещеряк. Художнику полагалось быть длинноволосым, нетерпеливым и рассеянным, а Кубов был лыс, медлителен и подтянут. В нем за версту угадывался старый служака, привыкший к военной форме. Только руки его, как и полагается художнику, были измазаны красками.