Тени на стене - [54]

Зампред Совнаркома, представительный мужчина лет пятидесяти, был в суконном защитного цвета кителе с мягким отложным воротником и в черной тюбетейке с замысловатым серебряным узором, в которой он всюду расхаживал даже в самый лютый мороз. На его скуластом темном лице хитро поблескивали маленькие глазки. В делегацию, которую он возглавлял, входило пять человек: председатель передового колхоза Янги–Юльского района, старый чабан, учительница, ткачиха и студентка педагогического института, представлявшая, судя по ее возрасту, комсомолию Узбекистана. Учительница, вырастившая восьмерых детей, из которых старшие трое были на фронте, неожиданно — и бывает же такое! — встретила в одном из кавалерийских полков своего первенца и теперь гордо и прямо сидела рядом с ним, не спуская с него завороженного взгляда. Шестой день она не верила своему счастью!..

И одного из этих людей он, Мещеряк, смел заподозрить в измене? Он не удосужился узнать даже того, что делегация прибыла на фронт только двадцать пятого января. Срам–то какой!.. Такого стыда он уже давно не испытывал. Напрасно говорят, будто стыд — не дым и глаза не ост. Куда справедливее другая пословица о том, что людской стыд — смех, а свой — смерть.

Усовещивая себя, он поднялся с лавки, протиснулся к двери и вышел на мороз под синие звезды. Нечаев тоже вышел. И пусть… Мещеряк молчал. Сам он в Узбекистане никогда не был и не мог предположить, что когда–нибудь попадет туда и даже встретит там члена этой делегации, голос которого доносился к нему сейчас из штабной теплоты, так плотно занавешенной солдатскими одеялами, что окна стали мертвыми; сквозь них не пробивался ни один луч света.

Позади у Мещеряка был трудный, тревожный день. Тем не менее он принес ему больше радости, чем огорчений. Каждый раз, когда выяснялось, что человек, на которого могло пасть подозрение, оказывался именно таким, каким его знали окружающие, а не таким, каким могло привидеться со стороны, Мещеряк чувствовал облегчение. Не беда, что это усложняло его работу. Одновременно, как это ни удивительно, оно и облегчало ее.

Иногда ему казалось, будто он имеет дело со старинной пьесой, главным действующим лицом которой является не горой, а злодей. Главным и едва ли не единственным. А посему, чем больше бездействующих лиц он вычеркивал из того списка, который сам же составил, тем ближе подбирался к настоящему рыцарю плаща и кинжала и, стали быть, к развязке затянувшейся пьесы.

Из того списка, который он набросал в блиндаже, а теперь хранил в нагрудном кармане гимнастерки, ему уже через несколько часов пришлось вычеркнуть более половины фамилий. Вычеркнутыми оказались английский журналист, проведший в штабе армии всего несколько часов, фронтовые кинооператоры и старый, известный всей стране литератор, книгами которого сам Мещеряк зачитывался еще в юности. Затем среди вычеркнутых оказались и сотрудники армейской газеты «Вперед на врага».

Просмотрев январскую подшивку газеты и поговорив с ее редактором — полковым комиссаром Прибыльским, Мещеряк довольно скоро убедился, что ни один из сотрудников газеты не побывал за месяц больше, чем в одной или двух частях. Полковой комиссар Прибыльский, историк по профессии, терпеть не мог верхоглядов. Разве можно писать о боях, в которых сам не участвовал? Разве можно набросать портрет воина, отличившегося в бою, с чужих слов, побеседовав пяток–другой минут? Нет уж, увольте… Уважающий себя журналист не станет скакать галопом по Европам. Еще Козьма Прутков предупреждал, что нельзя объять необъятное. Ты, мил–человек, посиди–ка рядом с бойцом в окопе, поделись с ним табачком, похлебай щец из одного котелка, а потом уже берись за перо. Своих людей полковой комиссар посылал в командировки на длительные сроки. В полки, в батальоны… К пехотинцам, кавалеристам, танкистам… И они сидели там безвыездно по полторы–две недели, посылая в газету свои очерки, статьи и корреспонденции что называется с места событий.

— А как насчет оперативности? — спросил Мещеряк.

— Этим и достигается максимальная оперативность, — ответил редактор.

Вспомнив свой разговор с полковым комиссаром, Мещеряк подумал, что надобно вычеркнуть из списка всех членов делегации, с которыми он только что познакомился. Кто же в нем тогда останется? Художник Кубов, актеры… Но если Кубов, как знал Мещеряк, все еще находился у артиллеристов и Мещеряк мог повидать его в любой момент, то актеры — вот незадача! — как раз накануне уехали. Куда? В Москву… Выяснить это не составило большого труда. С этим делом управился даже Нечаев.

Словом, придется, видимо, и Мещеряку отправиться в Москву. И не позднее завтрашнего дня. Откладывать поездку не стоит. А Нечаев? В Москве он Мещеряку вряд ли понадобится, так что пусть остается на хозяйстве.

По фронтовой привычке он прятал огонек в кулаке. Потом, затоптав окурок, повернулся к Нечаеву.

— Ты бывал в Москве? — спросил он.

— Нет, не приходилось…

— В таком случае завтра поедешь со мной, — неожиданно для себя самого сказал он.

Командировочное предписание Мещеряк получил без проволочек. Начальник штаба только спросил, сколько Мещеряк собирается отсутствовать. Несколько дней?.. Это еще куда ни шло. Но в таком случае у него есть еще одно поручение. Вернее, даже просьба… Кстати, где Мещеряк собирается остановиться? Устроиться в гостинице, очевидно, будет непросто. Но генерал может предложить Мещеряку отдельную квартиру в самом центре…