Тень Желтого дракона - [91]

Заутар распрямил свои сутулые плечи, стараясь придать величие старческому телу. Он силился не только словами, но и всем своим видом подбодрить теснившихся вокруг неугасимого огня чакиров, стариков и женщин. За эти несколько черных для даваньцев дней, когда жадно тянуло к ним когти желтое Зло, заутар заметно изменил свою проповедь. Теперь заключительные ее слова были обращены словно к каждому из слушателей в отдельности:

— Люди, творения великого Ахурамазды, последователи Заратуштры, правоверные даваньцы! Настало время доказать, что мы по праву зовемся людьми. Сеча покажет, кто из нас достойный сын своего отца, муж своей жены и защитник собственных детей, а кто — жалкая тварь, уступающая свою нору более сильному зверю, трусливая мышь, оставляющая своих детишек в зубах голодной кошки.

Вновь и вновь рассказывая о борьбе Добра и Зла, заутар внушал своим слушателям уверенность в том, что в конечном счете обязательно победит Добро. Ободренные люди поклонились горящему огню и запели песнь из «Авесты». Когда богослужение закончилось, они, пятясь, вышли из Дома Огня, а места их заняли другие поджидавшие за дверью даваньцы…

* * *

В конюшне, слева от входа, за деревянной перегородкой, возле очага, где спали и ели в мирные дни конюхи Арка, приютилась семья ясаула Тохтара — жена с двумя малолетними детьми и престарелая мать. Отец его, живший сорок с лишним лет в соседстве с Туранбалгой, скончался еще в прошлом году. За верную службу ихшиду кости старого ясаула было разрешено поместить в астадан во внутреннем кенте, возле его предков. Семье молодого потомственного ясаула, ныне чакира, Тохтара повезло. Никто из них не остался за стеной внутреннего кента, и устроились они совсем неплохо по сравнению с другими, оказавшимися под открытым небом, без всякой защиты от камней и стрел врага.

Все эти дни Тохтар сражался, не щадя себя. Он был в первых рядах за Чилустуном, у Айирмачташ. Ему доверили бросать со стен на врага факелы, он дрался с чинжинами, поднявшимися на стену, и не одного сразил. В схватке он упал со стены, но уже через день вновь встал на ноги. День и ночь сражался он на самой высокой башне внутренней стены, слева от главных ворот. Ведь он считался хорошим мергеном — стрелком, с самого детства он не выпускал из рук лука.

А накануне к вечеру сам тысячник поднялся на башню и сказал Тохтару: «Дадим тебе отдых на один день. Ступай домой. Потом скажем, что делать». Тохтар пришел туда, где приютилась его семья. Приласкал своих детей, обнял мать, а когда она вышла, крепко-крепко целовал жену…

Когда стемнело, в углу конюшни засветилась лучинка. Люди — ютящиеся здесь старики, раненые, больные, дети и женщины с грудными младенцами — жались к огню и негромко разговаривали: кто вспоминал своего погибшего ребенка, кто зарубленную больную мать, кто без вести пропавшего близкого… То и дело слышались тяжелые вздохи, рыдания…

— Лучше послушаем нашего акина[135]. Где он? — предложил кто-то.

— Он здесь!

— Сюда его, поближе!

— Голос звучит и в темноте, а для ваших глаз хватит лучинки, — попытался пошутить акин. — Я спою вам песню о степном джигите, нашем Шираке, который спас народ от царя персов. Помните, он отрезал себе нос и уши, представился перебежчиком и заманил войско персов в безводную пустыню.

Акин взял в руки домру и начал играть.

— Как вам удалось сохранить домру? — перебив музыку, спросил кто-то.

— Ведь чакир не потеряет свой меч! — последовал ответ. — Я бью врага этим. Домра — мой меч, моя стрела, мой кинжал!

— Не перебивайте его! Пусть споет! — требовали голоса.

Акин начал:

О Ширак, Ширак! Славный малый!

Кто знал, что ты такой храбрец?

Все думали: ты чабан простой,

Чудаковатый человек.

Отрезав себе нос и уши,

Представился обиженным перебежчиком.

Ловко обманул хитрого врага.

Остался навеки героем!

Тохтар сидел на соломенной подстилке, держа на коленях своих детей, и слушал акина. Жена хотела что-то сказать ему, но он знаком попросил ее подождать. Песня рассказывала о беспримерном подвиге простого чабана Ширака. В конце акин повторил припев:

Ты в безводную пустыню

Увел царя персов и его войско!

Заманил их в западню,

Принял смерть свою стойко!

Певец закончил. Люди словно забыли о своем горе. Не было больше слышно ни вздохов, ни рыданий…

— Ах эти проклятые ноги! Люди, сделайте мне какой-нибудь костыль! Я тоже хочу сражаться, ведь я мерген! — с огорчением сказал старик, сидящий поодаль от лучины.

— Все равно Шираком вам не стать! — насмешливо заметил раненый чакир.

— Ты прав. Сделать столько, сколько Ширак, наверное, не смогу. Но умереть смогу не хуже его! — возразил старик.

— Если попадете в руки врага, запоете по-другому! — откровенно насмехался над стариком раненый чакир.

— Ты, чакир, наверное, получил удар не в грудь, а в зад! — сказал кто-то из темноты.

Раздался невеселый смех.

— Угадали! Его поцарапали в спину! — поддержал другой.

— Оставьте его! Найдутся и у нас Шираки! Ведь сеча только начинается! — снова раздался уверенный голос мужчины, первым одернувшего насмешника.

Несмотря на крайнюю усталость, Тохтар долго не мог заснуть. В ушах его звенели слова: «Найдутся и у нас Шираки! Ведь сеча только начинается». Эти слова — думы всех даваньцев.