Тень Желтого дракона - [67]
— Прискакал еще гонец — от бека Дальварзина[126]!
Ихшид кивнул, разрешая гонцу войти. Поклонившись, тот сообщил:
— Чинжины идут! Они несметны! Говорят, что Селат окружен. Когда я выехал, вокруг Дальварзина тоже начало смыкаться кольцо. Но главные их силы идут прямо сюда.
Гонец вышел. Беки ждали, что предпримет ихшид. Но в голове Мугувы опять все спуталось. Он не знал, что сказать, с чего начать. Праворучный бек посмотрел на заутара. Тот слегка приподнял подбородок, качнув длинной белой бородой. Значит, старец одобряет намерение Модтая взять слово. Ведь в подобных случаях праворучный должен выручать повелителя, на то он и первый бек, главный человек в государстве после ихшида.
— Созывать кенгаш не будем. Все равно не успеть, — сказал Модтай. — Прошлогоднее решение кенгаша остается в силе. Никто его не отменял! Нишан — предводитель войска, Чагрибек — замещающий! Послать гонцов во все кенты и депары! Пусть шлют чавушей[127] и чакиров в Эрши! — Голос Модтая креп. — Послать в горы за беками, чтобы немедленно возвращались и собирали воинов. Из туменаг здесь присутствуют Кундузбек, Сиртланбек; Карчигайбек тоже в Эрши. Остальные вскоре подъедут.
Мугува, кивая, безмолвно соглашался с Модгаем. Только теперь он счел необходимым вставить слово:
— Гонцов немедленно!
Кундузбек тут же поднялся и вышел, чтобы дать указание об отправке гонцов.
Посланные друг за другом три даваньских разъезда, по сотне чакиров каждый, сошлись на берегу быстрой реки Акбуры, в полпути от захваченного ханьцами кента Дальварзин. И сразу же они столкнулись с многочисленным отрядом шэнбинов, искавших брод. Проводник ханьцев, видимо, ошибся, и шэнбины начали переправу на сравнительно глубоком месте реки. Воспользовавшись этим, чакиры вступили в бой. Их стрелы метко разили барахтавшихся в воде ханьцев. Тех, кто пытался выбраться на левый берег, встречали мечами и пиками. Даваньцам помогло и то, что шэнбины шли напролом, не разбирая пути. Они были твердо уверены: жалкие три сотни даваньцев не могут преградить путь тысяче! В разгар боя, когда река едва успевала уносить трупы, с верхнего ее течения, неистово крича, налетели неизвестные всадники. Шэнбины, опасаясь окружения, бросились назад. Разъездные сотни чакиров, быстро переправившись через реку, стали преследовать беспорядочно разбегающихся ханьцев. Всадники, напавшие с верхнего течения реки, обогнав шэнбинов, перерезали им путь. Спасаясь, те повернули влево, в густые заросли камыша. Извивающаяся тропинка заманивала их все дальше и дальше, в глубь зарослей. Вдруг с обеих сторон камышового урочища — тугая — поднялся дым. Шэнбины поняли, что это западня: даваньцы загнали их в болото и подожгли камыш. Путь назад был отрезан. Те, кому удавалось выбраться из огненного кольца, падали под мечами чакиров, занявших выходы из тугая. Большинство же шэнбинов передовой тысячи сгорели либо задохнулись в дыму горящего камыша. Вернулись к своим всего несколько десятков шэнбинов, бросившиеся наутек еще до того, как был подожжен камыш.
Даваньцы одержали победу над ханьской передовой тысячей, но и у них из разъездных сотен осталось менее половины чакиров. Они поспешно вернулись в Эрши, чтобы доложить об исходе сечи ихшиду. Вызывало недоумение то, что неизвестные всадники, внезапно напавшие на шэнбинов с тылу и тем оказавшие помощь чакирам, не дожидаясь исхода боя, куда-то скрылись. Кое-кто из чакиров полагал, что это были разбойники. Об этом говорила не только их одежда, явно захваченная у богачей и чужеземных торговцев, но и их повадки: они действовали смело, быстро и находчиво. Да и камыши подожгли они. А это разбойничий прием.
— Наверное, разбойники хотели ограбить разъезд чинжинов, но, увидев нас, удрали! — рассудил сотник чакиров и решил приписать успех боя себе одному.
Все чавуши, находившиеся в Эрши, были посланы в сторону кеита Аргуан. Они расположились у отрогов небольшой горы Чилустун перед быстротечной и полноводной рекой Аргуансай. К вечеру к пим должны были присоединиться чакиры из соседних с Эрши кентов — Ассаки, Кувы, Неката. Здесь предполагалось сосредоточить тумен — десять тысяч воинов, но к назначенному сроку успели собраться лишь четыре тысячи. Этой части войска, туменагой которой был назначен бек Эрши Сиртланбек, предстояло преградить шэнбинам путь в Эрши в том случае, если бы ханьцам удалось оттеснить тумены Кундузбека и Карчигайбека в бою по ту сторону горы Чилустун, на равнине, где был простор для движения конницы.
Такой план расположения туменов для первой встречи с вторгшимся ханьским войском предложил замещающий предводителя войска молодой Чагрибек. Его отец, праворучный бек Модтай, и сам ихшид Мугува согласились с ним. У них просто не оставалось времени, чтобы предложить что-либо другое. Надо было действовать, любым способом задержать врага хотя бы на два-три дня. За это время подоспеет много чакиров из отдаленных, особенно из заходных, кентов. Тогда Давань сможет постоять за себя.
После полудня ихшид Мугува в сопровождении праворучного бека Модтая и ясаулов-телохранителей выехал на место предполагаемой сечи. Обычно самоуверенный, Мугува походил сейчас на больного, потерявшего волю человека: все решения принимал Модтай, а ихшид только подтверждал его распоряжения, полностью полагаясь на своего праворучного. Предводитель войска Нишан, Чагрибек и все туменаги, оказавшиеся в Эрши, уже давно отправились на северо-восточные склоны Чилустуна. Они спешно готовились задержать врага за кентом Аргуан, за Чилустуном. Гонцы от посланных вперед разъездов в один голос сообщали о продвижении несметного ханьского войска, которое к вечеру могло достичь кента Аргуан. Потому ихшид с праворучным беком и поспешили туда, предоставив заботу об усилении обороны Эрши престарелому заутару.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.