Тень Желтого дракона - [67]

Шрифт
Интервал

— Прискакал еще гонец — от бека Дальварзина[126]!

Ихшид кивнул, разрешая гонцу войти. Поклонившись, тот сообщил:

— Чинжины идут! Они несметны! Говорят, что Селат окружен. Когда я выехал, вокруг Дальварзина тоже начало смыкаться кольцо. Но главные их силы идут прямо сюда.

Гонец вышел. Беки ждали, что предпримет ихшид. Но в голове Мугувы опять все спуталось. Он не знал, что сказать, с чего начать. Праворучный бек посмотрел на заутара. Тот слегка приподнял подбородок, качнув длинной белой бородой. Значит, старец одобряет намерение Модтая взять слово. Ведь в подобных случаях праворучный должен выручать повелителя, на то он и первый бек, главный человек в государстве после ихшида.

— Созывать кенгаш не будем. Все равно не успеть, — сказал Модтай. — Прошлогоднее решение кенгаша остается в силе. Никто его не отменял! Нишан — предводитель войска, Чагрибек — замещающий! Послать гонцов во все кенты и депары! Пусть шлют чавушей[127] и чакиров в Эрши! — Голос Модтая креп. — Послать в горы за беками, чтобы немедленно возвращались и собирали воинов. Из туменаг здесь присутствуют Кундузбек, Сиртланбек; Карчигайбек тоже в Эрши. Остальные вскоре подъедут.

Мугува, кивая, безмолвно соглашался с Модгаем. Только теперь он счел необходимым вставить слово:

— Гонцов немедленно!

Кундузбек тут же поднялся и вышел, чтобы дать указание об отправке гонцов.

* * *

Посланные друг за другом три даваньских разъезда, по сотне чакиров каждый, сошлись на берегу быстрой реки Акбуры, в полпути от захваченного ханьцами кента Дальварзин. И сразу же они столкнулись с многочисленным отрядом шэнбинов, искавших брод. Проводник ханьцев, видимо, ошибся, и шэнбины начали переправу на сравнительно глубоком месте реки. Воспользовавшись этим, чакиры вступили в бой. Их стрелы метко разили барахтавшихся в воде ханьцев. Тех, кто пытался выбраться на левый берег, встречали мечами и пиками. Даваньцам помогло и то, что шэнбины шли напролом, не разбирая пути. Они были твердо уверены: жалкие три сотни даваньцев не могут преградить путь тысяче! В разгар боя, когда река едва успевала уносить трупы, с верхнего ее течения, неистово крича, налетели неизвестные всадники. Шэнбины, опасаясь окружения, бросились назад. Разъездные сотни чакиров, быстро переправившись через реку, стали преследовать беспорядочно разбегающихся ханьцев. Всадники, напавшие с верхнего течения реки, обогнав шэнбинов, перерезали им путь. Спасаясь, те повернули влево, в густые заросли камыша. Извивающаяся тропинка заманивала их все дальше и дальше, в глубь зарослей. Вдруг с обеих сторон камышового урочища — тугая — поднялся дым. Шэнбины поняли, что это западня: даваньцы загнали их в болото и подожгли камыш. Путь назад был отрезан. Те, кому удавалось выбраться из огненного кольца, падали под мечами чакиров, занявших выходы из тугая. Большинство же шэнбинов передовой тысячи сгорели либо задохнулись в дыму горящего камыша. Вернулись к своим всего несколько десятков шэнбинов, бросившиеся наутек еще до того, как был подожжен камыш.

Даваньцы одержали победу над ханьской передовой тысячей, но и у них из разъездных сотен осталось менее половины чакиров. Они поспешно вернулись в Эрши, чтобы доложить об исходе сечи ихшиду. Вызывало недоумение то, что неизвестные всадники, внезапно напавшие на шэнбинов с тылу и тем оказавшие помощь чакирам, не дожидаясь исхода боя, куда-то скрылись. Кое-кто из чакиров полагал, что это были разбойники. Об этом говорила не только их одежда, явно захваченная у богачей и чужеземных торговцев, но и их повадки: они действовали смело, быстро и находчиво. Да и камыши подожгли они. А это разбойничий прием.

— Наверное, разбойники хотели ограбить разъезд чинжинов, но, увидев нас, удрали! — рассудил сотник чакиров и решил приписать успех боя себе одному.

* * *

Все чавуши, находившиеся в Эрши, были посланы в сторону кеита Аргуан. Они расположились у отрогов небольшой горы Чилустун перед быстротечной и полноводной рекой Аргуансай. К вечеру к пим должны были присоединиться чакиры из соседних с Эрши кентов — Ассаки, Кувы, Неката. Здесь предполагалось сосредоточить тумен — десять тысяч воинов, но к назначенному сроку успели собраться лишь четыре тысячи. Этой части войска, туменагой которой был назначен бек Эрши Сиртланбек, предстояло преградить шэнбинам путь в Эрши в том случае, если бы ханьцам удалось оттеснить тумены Кундузбека и Карчигайбека в бою по ту сторону горы Чилустун, на равнине, где был простор для движения конницы.

Такой план расположения туменов для первой встречи с вторгшимся ханьским войском предложил замещающий предводителя войска молодой Чагрибек. Его отец, праворучный бек Модтай, и сам ихшид Мугува согласились с ним. У них просто не оставалось времени, чтобы предложить что-либо другое. Надо было действовать, любым способом задержать врага хотя бы на два-три дня. За это время подоспеет много чакиров из отдаленных, особенно из заходных, кентов. Тогда Давань сможет постоять за себя.

После полудня ихшид Мугува в сопровождении праворучного бека Модтая и ясаулов-телохранителей выехал на место предполагаемой сечи. Обычно самоуверенный, Мугува походил сейчас на больного, потерявшего волю человека: все решения принимал Модтай, а ихшид только подтверждал его распоряжения, полностью полагаясь на своего праворучного. Предводитель войска Нишан, Чагрибек и все туменаги, оказавшиеся в Эрши, уже давно отправились на северо-восточные склоны Чилустуна. Они спешно готовились задержать врага за кентом Аргуан, за Чилустуном. Гонцы от посланных вперед разъездов в один голос сообщали о продвижении несметного ханьского войска, которое к вечеру могло достичь кента Аргуан. Потому ихшид с праворучным беком и поспешили туда, предоставив заботу об усилении обороны Эрши престарелому заутару.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.