Тень Желтого дракона - [34]

Другие вельможи тоже осмелились вступить в разговор:

— Значит, многое в Давани должно стать желтым!

— Не многое, а вся Данань!

Осмотр закончился. Все поднялись в беседку, застеленную красивыми, узорчатыми коврами. На серебряных блюдах лежали виноград, инжир, гранаты, огурцы, миндаль, а в золотых кувшинах было налито виноградное вино. Придворные уселись на разостланные поверх ковров шелковые стеганые одеяла. У-ди занял место на возвышении, образованном мягкими подушками.

Из беседки, стоящей на самом высоком месте, была видна Вэйхэ — крупный приток Желтой реки Хуанхэ.

— Этот сад словно приблизил Желтую реку к Давани! — сказал чэнсян, начав застольную беседу.

— А не Давань к Желтой реке? — старался показать свою смышленость присутствующий среди придворных Дунго Сянь-ян.

Чувствовалось, что вино уже подействовало на настроение вельмож.

— Лозы привезены оттуда, а почему вино получается не таким, как даваньское? — вдруг спросил У-ди.

Все поняли, что вопрос имел двойной смысл. Ведь не хотел же Сын Неба напомнить о том, что знают все: ханьцы еще не научились как следует делать вино из винограда.

Все молчали. Даже Гун-сунь Хэ не знал, что сказать.

— Тайна в воде! — ответил сам У-ди.

Ключ к мысли Сына Неба был дан. Чэнсян тут же развил ее:

— Невозможно привозить сюда воду из Давани. Единственный путь — прийти с войском в Давань и поселить ханьцев на ее реках и озерах.

— Тогда потечет в Поднебесную лучшее вино Давани! — сказал Дунго Сянь-ян.

Гун-сунь Хэ холодной усмешкой дал понять, что добавление Дунго Сянь-яна излишне.

— Во мне всегда говорит торговец, — оправдался тот.

— Это, впрочем, неплохо! — смягчил свою усмешку чэнсян. — Смотреть на присоединяемые страны глазами торговца не так уж…

В это время невдалеке послышались выкрики: «Держи его!», «Только живым!». Стоящие рядом ланчжуны бросились навстречу убегавшему человеку и, окружив со всех сторон, поймали его. Кто, какой посторонний мог оказаться сейчас здесь, в саду Сына Неба?! Как он проник сюда, обойдя столько ланчжунов, шэнбинов?!

По знаку У-ди задержанного, парня лет восемнадцати, подвели к беседке.

— Кто ты такой? — начал допрос Гун-сунь Хэ.

— Я вижу самого Сына Неба? — спросил вместо ответа парень.

— Да, ты зашел в сад Сына Неба!

Молодой ханец, рванувшись из рук двух сильных стражников, пытался пасть ниц перед владыкой Поднебесной. Те крепко удерживали его.

— Отпустите! — велел чэнсян.

Стражники дали возможность пленнику коснуться лбом земли. Встав на ноги, он без тени страха объяснил:

— Я хотел увидеть и попробовать даваньский виноград. Многие говорят об этом чуде.

— А как ты проник сюда?

— Через глиняную трубу под стеной. Сегодня там не было воды.

— Как тебя зовут и откуда ты?

— Жэн Чэ. Откуда родом — и сам не знаю. Живу где придется.

— Ты знал, что Сын Неба здесь?

— Нет, не знал. Я рад, что зашел сюда именно сегодня и увидел самого Сына Неба! Знаю, вы казните меня. Ну что ж, я не боюсь смерти.

Чэнсян вопросительно посмотрел на У-ди.

— Пусть попробует виноград и здесь, и в Давани, — тихо сказал У-ди к удивлению всех вельмож.

— Сын Неба дарует тебе жизнь! Будешь шэнбином! — громко сказал Гун-сунь Хэ. — Уведите его и освободите. Пусть попробует виноград! — приказал чэнсян стражникам.

Глава третья НАСКАЛЬНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ САЙМАЛЫТАША

Громадное ореховое дерево на зеленом склоне хребта придавало особую прелесть только что наступившей звездной ночи. Недалеко от него на подстилке из верблюжьей шерсти вели неторопливую беседу трое мужчин — жители этих гор. Перед ними находились бурдюки с кумысом, опорожненные наполовину.

— Словом, пора женить внука, — завершил свой рассказ старик с лицом, изъеденным оспой. Он проезжий человек и, значит, желанный гость.

— Да, конечно! Вы, стало быть, заменяете внуку отца, — произнес другой старик — хозяин. — За доброе дело взялись!

Судя по серьезности беседы, кумыса выпили не больше положенного.

Старик хозяин каждый год, от весны до поздней осени, пас свои табуны на пастбищах вокруг перевала Кугарт[81]. У него было два сына и внуки. В одной из четырех юрт, раскинутых за ореховым деревом, жил он сам со старухой, в двух других — его сыновья с женами и детьми. Четвертая юрта была пуста, она предназначалась для гостей. В ней могли переночевать путники, не успевшие добраться до ближайших стойбищ. Бек депары[82] поощрил старика и не велел допускать на его пастбища другие табуны.

— Я слыхал, что в пограничном кенте[83] Ю лошадей обменивают теперь на большие тамги[84], — продолжал разговор гость.

— И мне рассказывали то же. Один купец как-то удивлялся, что нынче дают за одну лошадь столько, сколько раньше за две. Наверное, это правда. Говорят, что хан далекой страны на восходе солнца — как называли эту страну, Чин, что ли? — покупает много лошадей. Поэтому хунны и перестали пригонять лошадей на базар в Ю.

— Моих лошадей, выходит, можно подороже сбыть… Значит, купим для невесты внука побольше одежды и украшений! — радовался гость. — Я опасался, хватит ли четырех лошадей. Если подарков окажется мало, внуку станет стыдно перед сверстниками.

В это время издалека послышались глухие раскаты грома. Но звезды над собеседниками по-прежнему мерцали ярко. На небе не было ни одной тучки.