Тень ивы - [84]

Ивхав подобрал Родиона Фроловича буквально на полу пивной – там Родион зарабатывал свою стопку водки тем, что мог выстучать ложкой на любой стеклянной таре – от стакана до бутылки – «Венгерскую рапсодию» Листа или песни советских композиторов в ассортименте.

Ивхав держал его на сухой диете, что означало заключение в подвальном склепе, полном голодных крыс, ровно 13 дней, на 14 день бывший доцент впал в состояние эйфории и бросился целовать ноги Ивхаву, когда тот, тщательно за ним наблюдавший, пришел в очередной раз проверить состояние пациента.

Камондиров позднее, став убежденным помощником Мнвинду, оставив ради этого попытки вернуться в преподаватели, нашел в научных статьях объяснение «чуда», которое преобразило его. В определенный момент человеческий организм, не получающий питание извне, переходит на добывание питания внутри самого себя, используя для этого в первую очередь больные клетки: так происходит очищение всех жизненных систем, наступает легкость, покой и опьянение – те состояния, которые ищут люди, привязанные к алкоголю или наркотикам.

Он пытался объяснить эффекты «эндогенного питания»²⁰ Гансу Вманду, как величали его в пивной, но тот только посмеялся:

– Можешь как угодно это называть, я знаю одно: человека лечит, если из него удалить человеческое.

– Специалисты советуют, правда, клизмы делать, иначе может интоксикация наступать. Ну, организм из кишечника будет всякую грязь всасывать.

– Ты клизмы получал, когда я тебя лечил?

– Да я, кроме спиртного, до этого месяц ничего в рот не брал!

– Ты говори: клизмы были?

– Нет.

– Сколько не пьешь?

– Скоро два года.

– Вот это и есть ответ. Имею пример. Медведь, например, Родион, когда зима, пять месяцев ничего не ест, – у него что – всякая грязь поступает? Он с новыми силами весной выходит!

Все эти сравнения с медведями, совами, косулями и, конечно, волками как образцами возвращения к природе смутили бы и махровых «зеленых», а уж для многих из последователей Ивхава просто были символом веры, но не понимания. Тот же Камондиров открыл для себя особое единение Ивхава с животным миром, съездив однажды с ним на конезавод, куда штатного санитара горбольницы позвали на помощь ученые ветеринары. Надо было видеть, как высокопородная кобыла Талова, не подпускавшая к себе в течение трех дней даже личного конюха, упала на передние колени перед Иваном, склонила голову и замерла, едва тот зашел в стойло.

– Зуб, пятый снизу справа, гнойный мешок, – сообщил Иван благоговейно замершим коневодам после недолгого осмотра лошади.

– Может быть вы, Иван Михайлович, инъекцию сделаете ей – надо, чтобы успокоилась, или держите ее, а вот доктор Ухов сделает.

– Не надо, зачем ее держать. Лечите, она будет спокойной.

И кобылу Талову будто подменили: вынесла все процедуры с полным смирением.

Не то Ваня! Месяц его заточения подходил к концу, когда он впервые попросил о еде. И то только потому, что Ивхав к своим обычным ежедневным проповедям о важности победы над всем человеческом в человеке добавил новость: Жанна идет на поправку, скоро он сможет увидеться с матерью.

Кажется, мать была его единственной зацепкой за жизнь. Ко всему остальному человеческому, в том числе курению и героину, Ваня не проявлял никакого интереса с первых дней, когда осознал, что находится в самой настоящей тюрьме, которую и представить себе не мог. Камера заполнялась крысами сразу после переключения освещения в ночной режим – а полностью свет не выключался никогда . Крысы заставляли забираться на кровать с ногами, а потом смиряться и с тем, что твари залезают на постель и ползают по лицу, если лежишь, и копошатся в руках и ногах, если, не выдержав, вскакиваешь и садишься. Первая ночь в этой камере, длившаяся всего несколько часов, научила Ваню абсолютному смирению – он быстро усвоил, что если в чем-то сопротивляется Ивхаву, крысы становятся злыми и агрессивными. Он тогда колотил в дверь, Ивхав открывал, Ваня набрасывался на него, стараясь ударить или расцарапать, Ивхав уходил, и крысы повторяли то, что только что пытался он сделать своему мучителю: после трех демонстраций протеста к утру кисти рук, лодыжки, правая щека Вани были покрыты кровоточащими ранами от зубов злобных тварей.

Он и затих – скорее не от понимания того, почему крысы нападают, а от того, что задевать что-либо руками или ногами стало больно, и он заметил, что ползать они продолжали, а кусать перестали.

Слабо жившая в нем надежда на какое-то будущее основывалась – так же, впрочем, как и у Жанны, на том, что монгол «запал» на Жанну, что делает все это он потому, что Жанна интересует его как женщина.

Ваня думал, что если Жанка выздоровеет и подвернет этому гаду, тот выпустит его, а пока держит, чтобы та точно подвернула. Раз так, ладно, можно ждать – Ваня сможет ее уговорить. Да и если сойдутся надолго – хрен с ним, только надо ее предупредить, какой это живодер, это не Селим Мубаракшин из Оша!

Жанна, тоже сопоставлявшая Ивана с единственным мужчиной в ее жизни, видела, что Ивхав по меньшей мере симпатизирует ей. Что он спокойный, благожелательный, имеющий влияние и, наверное, не бедный, поскольку, хоть и работает санитаром, владеет целым оздоровительным центром. К тому же – живет один, что для нее, лица без гражданства в России, да еще и подследственной, существенно. И если не его интерес к ней как к женщине, то что же еще может заставить постороннего человека заботиться о ее сыне? Он знал о Ване то, что Жанна предпочитала скрывать, – что мальчик баловался наркотиками, причем Ивхав говорил об этом не с ужасом и сочувствием, а со спокойной уверенностью, что его помощь в лечении принесет мальчишке полное избавление от зависимости. Жанна, сама врач, не диагностировала бы привязанность мальчика к наркотикам как зависимость, но не спорила: главное, Ивхав говорил, что лекарств к Ване не применяют, что лечат его душу и это приносит положительный результат.