Тень ивы - [85]

Если считать, что выздоровление связано с избавлением от балластных веществ в организме, Жанна и Ваня встретились друг с другом полностью выздоровевшими. Настолько, что едва узнали друг друга –месяц заточения на разных этажах городской больницы иссушил их . Когда они, плача, обнялись в смотровой, у Жанны за плечами уже был суд, положительное решение о предоставлении ей гражданства России, а у Вани – признание его выздоровевшим, которое накануне сделал Ивхав.

– Ты сделал, Ваня, свой шаг к зверю, иди к нему ближе и ближе. Помни, что крысы, нападавшие на тебя, – лишь тень человеческих пороков, которые будут тебя окружать снова. И не проклинай крыс. Это существо, самое ближнее к человеку, знаешь? Есть какой-то памятник собаке Павлу, который будто бы принес помощь в изучении человека. Крыса заслужила этот памятник больше. Присмотрись к ней, присмотрись ко всему, что ты считал неправильным, имей увидеть там правильное.

Не вполне еще веря в свое освобождение, Ваня успел шепнуть Жанне:

– Ты ему дай, мамка, только пусть он меня выпустит.

Она засмеялась, вытирая слезы, обняла его еще сильнее и тоже прошептала:

– Дурачок ты мой, сыночек, все будет хорошо.

Ивхав, по разумению Жанны вполне по-джентльменски не требуя от Жанны благодарности в виде секса в первые дни, предоставил им в том же центре здоровья просторную комнату с мебелью, телевизором, а также туалетом, ванной и кухней с холодильником, полным продуктов.

Они получили возможность гулять в городе, а поскольку стоял жаркий май, Ивхав сходил с ними по одежным магазинам, где Жанна с удовольствием выбрала летнюю одежду для себя и Вани, а Мнвинду оплатил.

Ивхав не докучал им, но даже когда они оставались одни, его присутствие будто бы ощущалось.

– Ну как ты, Ваня? – в который раз, счастливо улыбаясь, спрашивала Жанна и обнимала мальчика.

– Ништяк, – отвечал Ваня, но при этом оглядывался и спрашивал: – Ну че, ты спрашивала: он точно выпустит?

Она не спрашивала Мнвинду, потому что и так видела: Ивхав Ваню не держит. Он показал ей и свое заведение, в котором, оказывается, в этот момент находились еще несколько пациентов на излечении от алкогольной зависимости, познакомилась с Камондировым, Федором Принцевым, а также работающими по совместительству медсестрами Лидией Заносовой и Лидией Билоноговой. Оснащение и порядок в этой, по существу, лечебной амбулатории обеспечивали в основном эти две женщины.

– Я рад, что тебе понравилось, Жанна. Но ты видишь, кого здесь не хватает?

– Нет, не вижу.

– Главного врача не хватает.

– А Павел, который в этой больнице работает?

– Павел пришел – ушел, тут надо жить всю сутку целиком.

Жанна засмеялась:

– Я, конечно, польщена, Ивхав. Но это… несерьезно.

– Несерьезно? Что это значит, Жанна?

– Ну, не знаю, это все же твой эксперимент. А я все же хочу работать – да я и работала – настоящим практикующим врачом в настоящей больнице, – она усугубляла серьезную обиду своего нового друга, но не понимала – насколько.

– Настоящий! А твой сын, героиновый наркоман, излеченный мной, – это не настоящий?!

Тут и выяснилось, что оценка состояния Ванечки у них кардинально расходится, причем и Жанна завелась: как же, санитар, возомнивший себя целителем, оспаривает ее диагноз, диагноз дипломированного врача.

Он не стал продолжать этот спор, но с сожалением подумал, что все-таки материнская любовь слепа, и у него есть последний и наиболее верный способ привязать ее к себе, как, впрочем, и всякую другую женщину, с которой сводила его судьба. Кроме Галины.

И он согласился со всеми ее решениями. О том, что им с Ваней нужно съездить в Душанбе и получить документы, необходимые для гражданства, что ей стоит уже сейчас подыскивать работу, жилье, а пока она готова помогать ему во всем, что ему будет нужно. Он выдал ей деньги на первое время, в счет «аванса», как он сказал. Но просить помогать не стал – слишком недооцененными он чувствовал в этот момент и свою помощь, и свое деловое предложение.

Вскоре после получения ими свободного режима Ваня исчез, как раз в тот момент, когда Жанна поднималась в поликлинику узнавать об условиях работы. Она сразу наткнулась на записку, прилепленную на жвачку с обратной стороны двери, когда открыла их комнату.

«Я паехал в Душанбе. Зделаю дакументы и вирнусь. Ты туда не езди. Там тибе апасна. Все знают что ты здала Ата и Селима. Аставайся с идалом, но буд с ним асторожна. Все будет нармальна. Извени, деньги взял тваи, вирнус – атдам. Люблю. Ваня».

Она опустилась в кресло и заплакала. Нельзя было оставлять его одного, ни на минуту! Ведь с ним явно что-то не так: он почти не ест, не спит по ночам, молчит, о чем бы она его ни спросила, даже о том же лечении. Разве этот балагур и шустряга, которого она узнала в бадахшанском кишлаке Джума, сейчас не вздрагивает от любого громкого звука и может спать только стоя при включенном ярком свете, прислонившись к поставленному у стены под углом матрацу?

Жанна вытерла слезы: если без эгоизма – надо признать, что Ваня выбрал то, что ему лучше, что ему ближе, и он имеет на это право.

«Нашла себе игрушку – сыночка белоголового с голубыми глазками! – ругала она себя. – Заведи своего и играй на здоровье! Да и насчет Душанбе он прав. В Душанбе меня точно вся мафия ищет – их там поворошили».