Темнота (Народные суеверия) - [16]
— Пришли, братишки, — сказал монтер, завидев Паню с Митькой. — Ну, вы, я вижу, ходовые ребята.
Эта похвала подбодрила Митьку, и он стал с интересом следить за прожектором.
— Я, значит, тебе его наставлю на оркестр, — сказал монтер.
— Да, да, — ответил Митька. — На правый угол, где проход.
— Будь спокоен, шпингалет, сделаю все.
Не дождавшись конца спектакля. Митька оставил Паню у монтера, а сам ушел к себе в комнату под лестницей. Мать уже ждала его.
— Поешь, Митенька, — сказала она. — Я тебе котлет нажарила.
Но Митька отказался:
— Не хочется, мама. После работы поем. Подмету зал и поем.
Мамаша перекрестилась.
— Митенька, — сказала она. — А может не пойдешь, а? Страшно мне. Попроси Марью, пускай она уберет да лампы погасит, боюсь я за тебя.
— Ничего, — сказал Митя. Он и сам волновался, но старался не показать этого, хотя от волнения и потерял аппетит. Наконец, за дверью стало совсем тихо — это значило, что актеры и публика, наконец, ушли из театра.
В материной юбке и шубейке, в ее платке и со шваброй в руках Митька вышел из комнаты под лестницей и направился в зал. Зал был освещен и пуст, — повидимому в театре уже никого не было. У Митьки замирало сердце от страха. Но он храбро подмел верхние ярусы, обойдя одну только ложу, ту самую, где стоял прожектор. У Митьки дрожали колени, но он сделал усилие и, держа перед собой швабру, дошел до оркестра. Из оркестра вела в зрительный зал небольшая дверь. У этой двери и появился тогда его матери чорт. Митька вздохнул и принялся подметать в проходах между стульями. Как он ни тянул, работа скоро была окончена. Приходилось гасить свет. Выключатели помещались у бокового входа. Но вход этот был уже закрыт, и Митьке придется, чтобы выйти из зала, пройти в полной темноте через весь театр до главного входа.
«Страшно. Не оставить ли эту затею? Не позвать ли швейцара? А вдруг появится чорт и убьет его, Митьку? Лучше позвать швейцара, чтобы он погасил свет, а самому уехать с матерью в деревню… Нет. Оставить театр, школу, отряд? Никогда!» — Митька посмотрел на ложу, где поблескивало стекло прожектора, и почувствовал прилив храбрости. Решительным шагом он подошел к выключателю и повернул его. Стало темно. Затем, подражая матери, охая и вздыхая, Митька зашлепал по проходу.
Вдруг слабый свет разлился по залу. Свет шел от оркестра. В этом не могло быть сомнения. Митька обернулся очень быстро и вдруг увидел чорта,
Чорт входил из бокового входа. На нем было длинное белое платье с вуалью. На лбу торчали черные большие рога. В руках чорт держал зажженную свечу. Чорт медленно подвигался к Митьке, и Митька остолбенел от страха. И вдруг он посмотрел на свечу. Это была толстая свеча, красная с позолотой, точь в точь такая, как рассказывала мать. Тогда Митька вскрикнул, схватил швабру наперевес и, бросившись навстречу чорту, изо всех сил толкнул его шваброй в грудь. Чорт дико закричал и упал на пол. Свеча покатилась и погасла. В ту же секунду в прожекторской будке зажегся яркий луч света. Луч этот пошарил по зале и лег ярким кругом на то место, откуда вышел чорт. Он осветил чорта. Чорт лежал на полу, а Митька сидел у чорта на животе и изо всех сил тузил его кулаками. Чорт отбивался и кричал пронзительным голосом.
— Ну, — сказал монтер, который прятался в прожектерской ложе, — ты, Паня, посмотри за лампой, а я сбегаю Митьке на подмогу.
Когда монтер подбежал к чорту, Митька уже успел сорвать с него вуаль и рога. Под вуалью и рогами оказалось лицо тетки Марьи, уборщицы — жены швейцара. Митька до того рассвирепел, что монтеру с трудом удалось оторвать его от Марьи.
Марья была вне себя от злобы и боли. Удар шваброй, повидимому, был удачным, а Митькины кулаки тоже показались ей не особенно вкусными. Она не переставала дико визжать, даже когда монтер оторвал Митьку.
— Чорт! Чорт! — визжала она. — Чорт, мальчишка!
— Ну, — сказал монтер, — что же теперь,? Милицию, что ли, звать? За такие дела — в тюрьму.
— Ой, ой! — закричала Марья. — Не надо милиции. Я пошутила.
— Митя, — строго сказал монтер, — сбегай к товарищу Дмитриеву на квартиру. Скажи — чорта обнаружили.
Но Митька уже был у дверей. По дороге он толкнулся было в комнату под лестницей, но его мать так напугалась, услышав Марьины крики, что закрыла дверь на крючок и не захотела впустить Митьку.
— Мама! Я чорта поймал! Открой! — кричал Митька, но мать не открывала, и Митька отправился к режиссеру. Пришел режиссер. Только когда он появился, вылез из своей комнаты швейцар. Он, видно, не хотел вмешиваться в эту историю.
— Вы, значит, чорта изображали? — строго сказал режиссер Марье. — А где костюмы взяли?
Марья молчала..
— Да где? В шкапу! — крикнул Митька — У нее ведь ключи-то были. Она там все и подобрала.
— Для чего вы все это делали? — спросил режиссер. Марья продолжала молчать.
— Говорить не хотите? — сказал режиссер. — Ну ладно, в милицию идем.
Тут вмешался швейцар.
— Проси прощенья, дура! — закричал он, — И вы, товарищ Дмитриев, простите нас; и ты, мальчик, прости. Попугать мы вас хотели — тебя с мамашей. Чтобы вы с квартиры-то уехали. Уж очень моей Марье ваша комната-то нравилась. Это все она придумала. Мы, говорит, эту богомолку-то выкурим. Это про Федосею-то. А я ее и послушался. Простите меня, дурака.
