Темная река - [12]

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — только и сказал он и с этого времени начал все чаще давать Зенеку поручения. Зенек же мечтал о другом: о карабине с патронташем, о патрулировании по деревне. Он хотел быть таким же, как другие, те, кто по ночам нес дежурство, охраняя деревню от немцев и бандеровцев. Но на все его просьбы Матеуш неизменно отвечал: «Еще не время».

Снова в свободные минуты Зенек уходил на Вепш, как и прежде, разговаривал с ним, рассказывал, что делал и что бы хотел делать, поверял ему свои горести. Только об Иренке не вспоминал никогда. Иногда он встречался с ней на улице, кланялся издалека, но никогда не разговаривал.

О чем мог он с ней говорить? Рассказать о том, как его терзала ревность, когда на глазах всей деревни, приглашенной на свадьбу, ее целовал Стах? Или о том, что она была первой и, видимо, последней его любовью?

Не о чем им было разговаривать.

В деревне был парень, чья судьба немногим отличалась от его судьбы, — рыжий Бенек, внебрачный сын старой Валяськи. Она была податлива на мужскую ласку, а о детях своих заботилась мало, едва подросших, посылала их работать в богатые хозяйства. Вот уже несколько лет она не показывалась в деревне, но сыновья ее оставались здесь. Бенек был самым младшим. С малых лет он работал у Малевских, спал в конюшне, мылся раз в неделю, в воскресенье, и то на колодце, и вконец одичал от своей полуживотной жизни. Его тоже называли придурком. Прежде Зенек не раз издевался над рыжим — даже не по злобе, а просто так, для забавы: над ним все издевались. А Бенек смотрел тяжелым взглядом из-под рыжих нестриженых косм и никогда не отвечал на насмешки. Люди опасались, что когда-нибудь он подожжет деревню. Его можно было принять за сумасшедшего и даже за преступника.

Все это припомнилось Зенеку, когда однажды, в хмурый осенний день, Бенек без единого слова уселся рядом с ним на берегу Вепша. Он долго чесал грудь, потом закурил и угрюмо оглядел Зенека.

— Чего тебе? — первым нарушил молчание Зенек.

Бенек медленно бросал в воду кусочки глины. У него были большие, тяжелые ладони, грязные и потрескавшиеся.

— Не приняли меня в организацию.

Зенек ошеломленно глянул на него:

— Ты хотел вступить в организацию?

— А почему бы и нет? Владека Малевского приняли. Я видел, как он прятал карабин. На патрулирование ходит. А меня не взяли: думают, что я сумасшедший. А с чего они взяли, что я сумасшедший, скажи, Зенек?

— Ты не сумасшедший…

— О тебе тоже говорят, что ты сумасшедший. А ведь это неправда, я знаю. И Иренка тебя бросила.

— Оставь ее в покое. Ты чего-то хотел?

— Хотел. Но ты не подумаешь, что я сумасшедший?

— Нет.

— Давай уничтожим молокозавод.

— Молокозавод? Зачем?

— Как это зачем? Везде уничтожают молокозаводы. Либо избивают тех, кто приезжает клеймить скот. Но, это нам не по силам. Слишком мы приметны: ты хромой, я рыжий…

Зенек наблюдал за парнем с возрастающим интересом. Бенек его удивлял. Все в деревне считали его придурком, помыкали им, дразнили, унижали и оскорбляли, а он молча сносил все. Почему страдал он за чужую вину — вину своей матери? Почему не говорил людям, что он такой же, как и они, почему не заставил их замолчать, прибегнув к силе своих мощных кулаков? И тут же понял. А почему он сам не заявил людям, что он ничуть не хуже их, почему разговаривал с Вепшем, а не со своими сверстниками? Он тут же проникся симпатией к этому грязному, обросшему парню.

— Сколько тебе лет, Бенек?

— Двадцать… Послушай, если мы уничтожим молокозавод, выпустим молоко, спалим долговые обязательства, тогда нас наверняка примут в организацию.

— А если нам это не удастся?

— Почему не удастся? Я все продумал. Даже оружие имею…

— У тебя есть оружие?

— С начала войны держу. Закопал. Ну так как же? Ты согласен?

— Почему ты пришел именно ко мне?

— А к кому же еще? Чтобы меня высмеяли? Ты такой же, как и я… — И добавил тихо: — Убогий…

Зенек обнял парня за плечи. От него пахло конским навозом и давно немытым телом, но Зенек не обращал на это внимания. В эту минуту Бенек был для него самым близким на свете человеком.

— Согласен, Бенек. Только надо все хорошенько обдумать. Если попадемся, то нам конец.

— Конечно. Спешить некуда, молокозавод не убежит.

Они подошли к молокозаводу с двух противоположных сторон, хотя никто не обратил внимания на то, что они вышли из деревни. Придурками интересовались мало. Зенек редко пользовался палкой — с ней он чувствовал себя еще более убогим, — однако теперь опирался на нее: так легче было идти. В кармане он сжимал почти новый пистолет. Несколько дней потратили они с Бенеком, чтобы досконально изучить это оружие. У Бенека их было припрятано несколько штук, а кроме того — целый ящик карабинов, патронов и гранат. В сентябре 1939 года Бенек утащил его из разбитой обозной повозки и закопал.

Здание молокозавода было темным и тихим. Ночью в нем никого не было.

Без труда они сняли замок и проникли внутрь. Светили прикрытым фонарем. Основную работу делал Бенек: разбивал бочки, взламывал замки, всюду раскидывал пучки пакли. Он хорошо знал это помещение, потому что не раз привозил сюда молоко и выполнял различную тяжелую работу. Одним сильным ударом он разбил деревянный шкаф и вытащил из него контрольные книги поставок молока. Зенек светил ему, не выпуская из рук пистолета.