Телеграмма - [11]
Кондаков опорожнил стакан, наколол на вилку ломтик хлеба, обмакнул его в пельменный соус.
- Да, - сказал он, закусывая. - Я пишу поэму про Пленум. И если ты, Яша, потрудишься объяснить мне, что в этом смешного...
- О Господи! - выдохнула Степанида, опускаясь на стул. - Леша, так ты мне хотел стихи почитать?
- Конечно. Ведь я дошел до прений.
- Кстати, а что было на Пленуме? - поинтересовался Галимов. - Эти информационные сообщения, знаете ли, неполны. Вы почитайте стихи. Отчетный доклад можно опустить, он публиковался. Прямо с прений и начните.
- Извините, но не имею права, - строго ответил Кондаков. Степаниде, как коммунисту, могу почитать. Остальным - при всем моем уважении - никак. Ведь это был закрытый Пленум.
- Леша, но тогда для кого ты пишешь эти стихи? - спросил Провский, вытирая слезы и делаясь серьезным. - Я надеялся, что ты мне их почитаешь...
- Никак не могу, Яша, - сочувственно сказал Кондаков. - До тех пор, пока Секретариат ЦК не примет решения об открытой публикации материалов никак.
- Ах, не наседайте на него, он трижды прав! - воскликнула Кобзарь. Партия это... партия.
Все помолчали.
- Выпей! - шепнула мне на ухо жена. - Выпей как можно скорее. И мне налей. Не для наших это слабых нервов.
Мы торопливо выпили.
- А это правильно! - поддержал Галимов. - Еще по маленькой, и на боковую. Пора и честь знать. Тем более, что Алексей, как я понимаю, будет читать нашей гостеприимной хозяйке свою поэму.
- Если ты, Степанида, не возражаешь, - скромно добавил Кондаков.
- Не возражаю, - сказала Самохина.
На улице светила полная луна. Было свежо.
Провский, взявши Кобзарь под руку, пошел провожать ее к дальним корпусам. Галимов, которого явно развезло на свежем воздухе, снова принялся читать моей жене башкирские стихи.
- Какая жопа вокруг, Балаховский, какая срань, - заговорил Гурко. Вонючая жопа, вонючая срань.
- Очень образно, - согласился я.
- Уеду я, Балаховский, - продолжал Гурко. - Уеду на хуй в Америку.
- Так тебя и пустят в Америку.
- Тогда в Израиль. В Израиль пустят. Я Гурфинкель!
- Ты не ори, Гурфинкель, - посоветовал я.
- Я не ору, - сказал Гурко, и медленно побрел к своему корпусу.
9
За завтраком в День Победы Степанида положила передо мной на стол листок с проектом поздравительной телеграммы Пуладу Аджаве. С памятной засадной ночи текст не претерпел никаких изменений.
- Но ведь это хреново, Самохина, - заныл я.
- Подпиши, - ласково попросила Степанида, - все уж подписали. Неудобно будет.
- Неудобно как раз такие телеграммы посылать. Я лучше пойду с почты ему позвоню.
- Почта закрыта. Мы сами будем от администраторши посылать.
- Вот я от администраторши и позвоню.
Степанида обиделась.
- Ну и звони, - сказала она, - звонильщик.
Потом, помолчав, добавила:
- А то бы подписал, а? Вот и Гурко подписался. И братья Грум.
- Уйди, Самохина, добром просят. Не мешай пищеварению.
Степанида махнула на меня рукой и скрылась за колонной. Через мгновение оттуда понесся возбужденный шепот Кобзарь: "Как так не подписывает?.. Почему?.. Прекрасный же текст..."
От администраторши Вали я позвонил на междугородний узел.
- Пять минут с Москвой по талончику, - попросил я.
- Два часа, - с чудовищным акцентом ответила телефонистка.
- Нет, мне только пять минут.
- Ждать два часа, - раздраженно сказали из трубки.
Два часа мы с женой слонялись по дюнам. Встретили Кондакова. Поздравили его с днем рождения. Он был весел и приветлив. Рассказывал про поэму. Что уже подбирается к заключительному слову генерального.
Ровно в назначенный срок мы стояли у конторки.
- Ну, вы и гуляете, товарищи писатели, - развела руками администраторша Валя. - Час назад давали вам Москву. Девочки очень ругались. Будете еще заказывать?
- Буду, - злобно сказал я.
Набрали номер.
- Два часа - это не ровно два часа, - пояснила мне телефонистка.
- А сколько?
- Никто не может знать. Какой номер талончика?
Тут оказалось, что за два часа шатаний по дюнам я потерял талончик. Другого у меня не было.
- Тот же самый номер, - попробовал схитрить я.
- Но-но, - заметили в трубке. - Так не годится. Вы могли израсходовать этот номер.
- Да что же я вам, жулик, что ли?
В трубке флегматично промолчали.
- Я писатель! - с некоторым надрывом заявил я. - Ну, потерял я ваш талончик.
- Купите новый. У Вали всегда есть.
У Вали талончиков не было.
- Завтра завезут, - пообещала она.
- А телеграмму примете? - спросил я у телефонистки.
- Частную?
- Частную.
- Только с частных номеров.
Я невежливо бросил трубку.
- А какую же телеграмму давала Самохина? - раздраженно спросил я у доброй администраторши. - Правительственную?
- Служебную, с расчетного счета ДТП. Ей наш директор разрешил. Всех денег-то семьдесят копеек. Потом все скинутся и в кассу вернут. Только Самохина еще не давала телеграмму.
- Как так?
- Петров упрямствует, - пояснила осведомленная Валя. - Сомнительный персонаж этот Аджава, говорит. Вот она и пошла на пляж, уговаривать.
- Сам он сомнительный персонаж... - буркнул я.
- Вот-вот! - кивнула Валя, оборачиваясь по сторонам.
Мы с женой пошли на пляж.
Степанида поднималась по лестнице на дюны. По лицу ее было видно, что Петров телеграмму не подписал.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.