Телефонная будка на краю земли - [29]

Они читали и смеялись: все-таки у людского рода богатое воображение.

Такэси присоединился к ним после тяжелейшей смены в больнице. Ему больше всего понравились обычаи венесуэльского племени екуана. Сидя на диване с кружкой пива и мисочкой соленых бобов, он обсуждал с Юи и Ханой, может ли космос в самом деле походить на обычный дом: «Ведь если наша реальность устроена так, почему бы всей вселенной не иметь такое же устройство?»

Но больше всего их поразили представления о мире народа оджибве из канадской провинции Манитоба. Центральное место в их мировоззрении отводилось снам, именно в них видели связь между человеческим и нечеловеческим, возможность посетить ранее невиданные места, освободившись от заточения в своем теле. «Если спать хорошо – жизнь будет долгая и счастливая», – передавали они от деда к внуку.

Юи вспомнила один из первых разговоров с Такэси:

– Помнишь те наши сны: я каждую ночь пыталась снова зачать свою дочку, а ты давал наставления Хане?

– Конечно. Мы были похожи на двух сумасшедших.

– Видишь, оказывается, ты был ее духом-хранителем, сам того не зная, – сказала с улыбкой Юи в тот вечер, когда они прощались на пороге.

Время от времени они листали эту книгу и каждый раз останавливались особо на мироустройстве оджибве. Хане оно нравилось больше всех других, но не из-за снов, а потому что у оджибве умершие попадали в страну духов, где не надо было охотиться, чтобы добыть себе пищу, а главное – где не было зимы. Ее мама была очень мерзлявой, Хана ярко запомнила, как она постоянно жаловалась, что дома холодно, говорила, что хуже холода ничего быть не может, что она ненавидит его всем своим существом, что даже духота и влажность во время сезона дождей в Токио и те лучше (правда, летом она повторяла ту же фразу с точностью до наоборот). Хана очень хотела, чтобы маме в том месте, где она оказалась, больше не нужно было ходить в шерстяных гольфах и с грелкой на животе.

Дверь захлопнулась, Юи вышла на улицу и вдруг вспомнила, как раньше, когда ее мать и дочка были живы, они рассказывали друг другу о своих снах.

Как только она могла забыть об этом?

Юи никогда не была болтушкой, но любила сразу после пробуждения рассказывать свои сны. Сначала, в детстве, – маме. А потом, когда повзрослела, – дочке. Она придавала большое значение снам, искала в них скрытые смыслы, даже когда их не было.

Помешивая суп, она рассказывала, что произошло с ней этой ночью, с кем и о чем она говорила, где была, в кого (если в этом было не стыдно сознаться) была влюблена. Эти рассказы стали для нее неотъемлемой частью процесса приготовления завтрака: как будто без них рис не сварится и хлеб не нарежется. Дочка Юи любила слушать радостный мамин голос: она тоже привыкла, что завтрак – будь то рыба или йогурт – всегда приправлен рассказами о снах.

В поезде, стоя у стеклянных дверей, хотя в вагоне было много свободных мест, Юи смотрела, как вырисовывается Токио, цвета раскаленной лавы от света заходящего солнца, и вспоминала тот день, когда дочка впервые ответила ей рассказом о своем сне.

Какие чудесные сны она видела! С каким чувством соединяла в подсознании частички своей маленькой жизни: платья, цветы, слонов, львов, динозавров, страхи, запреты – последние были отголосками услышанного от взрослых. С того дня они только и делали, что делились снами, даже мама, когда заходила к ним утром пораньше, включалась в игру. Если бы кто-то заглянул к ним на кухню в такое утро, сказал бы, что счастье у них – это семейное.

Тем вечером Юи снова ощутила густую пустоту в своем доме, и ей подумалось, что воспоминания – как вещи: как тот футбольный мяч, который переплыл Тихий океан и через год после цунами прибился к берегу Аляски за 3000 миль от дома. Рано или поздно они снова появляются на поверхности.

44

Оригинальное название книги о потусторонних мирах, которую Юи подарила Хане

Guillaume Duprat, L’Autre monde. Une histoire illustrée de l’au-delà, Paris, Le Seuil, 2016[13].

45

Каждая встреча с Ханой была для Юи серьезным испытанием. Она постоянно непроизвольно представляла на месте дочери Такэси свою дочку, воображала ее несостоявшуюся жизнь. Юи потребовалось время, чтобы отделить два образа, а главное – не испытывать чувство вины каждый раз, когда она снова путала девочек. Единственное, что немного ее утешало, – мысль, что с Ханой, должно быть, происходит нечто похожее.

И все же иногда, накануне очередной встречи, настроение у Юи портилось от одной и той же картинки в голове. Она представляла, как дотрагивается до девочки, целует ее в голову и ничего не чувствует. Совершенно ничего. Что видит перед собой всего лишь симпатичную милую девочку, такую же, как все остальные незнакомые девочки, которых она встречает на улице каждый день.

«Господи, вдруг я и правда не готова ее любить? Вдруг я ничего не почувствую, ведь я этого не перенесу…» – изводила Юи сама себя.

В такие моменты она вспоминала строчку (или даже половину строчки) из учебника педагогики о том, что расстояние делает любовь лучше и осознаннее. Юи отлично запомнила эти слова, потому что они ее расстроили. Речь шла о том, что расстояние – это не плохо. Даже наоборот: его отсутствие вредит любви. Получалось, что чистое чувство, внезапная, безграничная любовь лишь служит оправданием ошибок и необдуманных порывов.