Текст-1 - [73]
Ключевое слово – "традиционализм".
Как верно заметил Владислав Сурков, в России нет образа будущего, нет футуризма.
Вероятно, это потому, что у России нет будущего вообще, и каждый, кто заглядывает вперёд, видит лишь чёрную дыру. Это ощущение неизбежного краха (Дня Икс, Дня Жареного Петуха, Дня Большого Пиздеца и т.д.) и создаёт все современные оппозиционные движения, которые формируются не как фракции лоббирования определённых групп и не как инструменты борьбы за власть, а как секты, ждущие Конца Света, причём сценарий Конца Света у всех разный, но в его неизбежности никто не сомневается.
Но ребята, чёрная дыра – это тоже образ будущего. Которое, как известно, беспощадно. И рулить там будут вовсе не резчики по моржовому клыку, а совсем другие люди.
Националисты смотрят не в будущее, а в прошлое: советские – в прошлое до 1991 года, имперские – в прошлое до 1917 года, языческие – в прошлое до 988 года.
Вопросы модернизации вообще националистами не поднимаются. Националисты же (в отличие от коммунистов) в большинстве своём считают модернизацию "богомерзким изобретением Совка". Дескать, наука – это плохо, машинерия – не нужна, будем ездить на рикшах, а зад подтирать пальцем. Причём это касается как национал-фашистов (которых тянет в аграрную эпоху и деревенщину), так и национал-либералов (которых тянет в постиндустриальное общество). Хотя понятно, что аграрный строй – это вымирание 99% населения и нищета (в том числе духовная) оставшихся, а для постиндустриального общества нужны колонии (например, поздняя Римская Империи – это типичное постиндустриальное государство), которые либералы, наоборот, предлагают "сбрасывать с вагона", наивно думая, что этническая преступность убежит вместе с ними. Это абсолютная глупость. С отделением Азербайджана азербайджанцев в Москве не стало меньше. Как раз наоборот – больше. В десять тысяч раз больше. То же самое произошло на Западе. Перестал Пакистан быть колонией Англии – сразу пакистанцы в метрополию ринулись. В общем, кому весь этот дискурс выгоден – я думаю понятно без разъяснений.
Идея РаХоВы (священной расовой войны) родилась на Западе, и несёт в себе все минусы западной изотропно-бинарной логики диалектического материализма (марксизма): добро/зло, хорошее/плохое, белое/чёрное. Поэтому в представлении западных расистов чёрные – это те же белые, но со знаком минус.
Дескать, была хорошая Гиперборея – и жили там хорошие гиперборейцы, а правил ими главный гипербореец. А была плохая Лемурия – и жили там плохие лемурийцы, а правил ими главный лемуриец.
Эта схема в той или иной форме распространяется на всю человеческую историю. "Хороший арийский Рим" против "плохого еврейского Карфагена", "хорошая арийская Русь" против "плохой еврейской Хазарии", "хороший арийский Рейх" против "плохого еврейского СССР" (или, наоборот, "хороший арийский СССР" против "плохого еврейского Рейха").
То, что и в Риме, и в Карфагене, и в Руси, и в Хазарии, и в Рейхе, и в СССР правили нордические арийцы – просто не умещается у адепта РаХоВы в голове.
"Как же так", – думает национал-толкинист, – "раз они все были арийскими, почему они воевали друг с другом?" Национал-толкинист не понимает, что есть расы высшие, а есть расы низшие. Он не понимает, что у эмергенции есть чёткий вектор, и что эволюционный конфликт ведётся не между людьми и обезьянами, а между различными видами людей.
Отсюда, кстати, и любовь национал-толкинистов к "объединительству". Они всё хотят "объединить все здоровые силы", не понимая, что эволюция движется через подвиды, то есть через расколы. Был стандартный вид – появился мутант. Если мутант хуже стандартного вида – он вымирает, если лучше – побеждает и порождает новых мутантов. Таким образом идёт эмергенция.
Нетрудно понять, откуда идёт весь национал-толкинизм. Оттуда же, откуда и воззрения профессора Толкина – из христианского креационизма (Толкин был католиком). Дескать, мир – это не арена борьбы, а "заранее созданная" движущаяся картинка, имеющая некую "исходную божественную задумку".
Между тем, "орды орков", штурмующие "эльфийские цитадели", бывают только в книжках. Вся история – это не конфликт "хороших" и "плохих" рас, а конфликт различных белых элит, которые цветных используют разве что в качестве пушечного мяса и рабочей силы.
Поэтому когда какой-нибудь "истинно-арийский" фашист попрекает русских, что они, дескать, воевали с европейцами, нужно понимать, что это естественное положение вещей. Ну не с собственными же слугами им воевать?
Плакаться о "жутких цветных", которые "угнетают бедных французов и англичан" – это путь лузера, путь раба. Путь арийца – это путь Леонида Брежнева: вооружить цветных автоматами и пустить их лавиной на Европу, пушечным мясом. Не русских же в качестве пушечного мяса использовать?
Так что пресловутая Холодная Война – это не "жуткий выверт богомерзкого большевизма", а воплощение самой что ни на есть арийской воли к власти. Любой здоровый русский режим будет вести Холодную Войну (а может даже "горячую") со всеми остальными белыми нациями. И нет разницы, под каким флагом это будет производиться – под флагом "освобождения белых американцев от еврейского ига", под флагом "освобождения американских пролетариев от гнёта буржуев" или даже под флагом "принесения света мировой демократии американскому народу, не покаявшемуся за своё тоталитарное прошлое".
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».