Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности - [101]
Следовательно, есть основания думать о псковском же происхождении архангельской статуи и об отражении в ней тех импульсов, которые, помимо горельефа псковского музея с его «корнями», несли в себе сербские иконы XIV в. ко гробу святителя. С этим могла быть связана и ее необычная «облегченная» технология.
Возможно, по этой причине в резной фигуре из Архангельска также есть основания видеть образец для позднейших копий, как, например, статуя из Никольской церкви в Солигаличе[447]. По традиции, она датируется последней третью XVIII в., но к этому времени относится лишь ее роспись с типичными для барокко мотивами картушей с композициями трех праздников, имитирующими металлические дробницы с гравировкой и чернью.
Все это не кажется случайным эпизодом, учитывая прочные связи костромских земель с Новгородско-Псковским регионом, Архангельском и Вологдой в XVI – первой трети XVIII в. К северным вариантам этого круга резьбы XVII в. принадлежит и киотная статуя в ЦМиАР. Ее яркая роспись, совершенно оригинальная, по «скандинавским» стилизованным орнаментам омофора и палицы, особенно контрастна рядом со строгим облачением архангельского Николы, а обработке оборота технологически близка ему[448]. Рельеф лицевой стороны (10 см высотой) оказывается как бы «обманкой»: ядро древесины здесь вынуто не только по высоте фигуры, но и внутри головы, так что в целом перед нами как бы единая «скорлупа», подобная сосуду с узким горлышком.
Св. Николай (Можайский извод). Оборот статуи. Дерево, резьба, левкас, темпера. Конец XVI – начало XVII в. Русский Северо-Запад (?). АОМИИ
Итак, можно констатировать, что изводы и технология киотных образов Николы с середины XVI в. имели за собой глубоко осмысленную мотивацию, обусловленную, с одной стороны, святынями барийской крипты с их латинскими «оттенками», с другой – политической идеей «Похода на Восток» с целью колонизации и христианизации новых земель, в процессе которой приходилось проявлять гибкость в деталях иконографии статуй, соответствующих новым задачам.
Прием «вынутого ядра» был оптимально приемлем как для монахов-переходцев, шедших во Псков с большими статуями, так и в условиях принесения из Москвы грозненских никольских статуй как столбов-рубежей на новых границах Царства. Хотя известно, что перемещение их из центра по «окраинам» осуществлялось на повозках с соломой, везомых волами, конечно, какие-то участки пути, и немалые, их приходилось нести на руках. Иными словами, пружины «вынутого ядра» если изначально и были сакральными, позже стали чисто практическими. Обретенный прием повторялся как «удобная» традиция на Русском Севере XVII–XIX вв.
По наблюдению О. М. Власовой, на Севере и в Прикамье для киотных фигур ранней традиции характерна «пустотелая» структура оборотов. У круглых же скульптур XVIII в. обороты, как правило, «закрывались», обретая подобие «реалистической» проработки[449].
Для Севера исходной в данной традиции можно считать статую в киоте из Свято-Духовской церкви Каргополя[450]. Стилевая же характеристика этого произведения наряду с киотным образом Николы из с. Волосово (АООМИ) принадлежит уже к особому, «северному» пласту русской резьбы с ее ярко-неповторимыми живописными и пластическими особенностями. Заметим, что вставные головы для этого круга статуй – явление редкое, что можно толковать в контексте автономности явления в целом.
Св. Николай (Можайский извод). Оборот статуи. Дерево, резьба, левкас, роспись. 129 х 84. XVII в. Русский Север. ЦМиАР
Универсальной приметой «икон на рези» были киоты, в которые помещались статуи, как «в ковчеги для святости». Они были «с затворами» (т. е. трехстворчатые) и «без створов» – на одной доске с фигурным завершением. Сохранились эти конструкции не ранее конца XVI – начала XVII в. Самая древняя из сохранившихся – статуя Николы из с. Волосово.
Первое письменное свидетельство о «храмцах» мы находим в писцовой книге Можайска конца XVI в., где описана древняя статуя: «…образ чудотворной Николы чудотворца, стоящий, на рези, в киоте, в деяньемъ…», что в целом соответствует конструкции сербской алтарной «статуи» XIV в.
Исследование статуи ГТГ обнаружило и способ крепления ее в киоте: «Оборотная сторона фигуры… имеет шесть разновременных шкантовых крепежных отверстий, в некоторых – обломки кованных (?) крупных металлических гвоздей… На задней стенке града имеется сквозное шкантовое прямоугольное отверстие»[451]. Различные варианты этой системы можно проследить по оборотам целой группы статуй. Полые же внутри скульптуры иногда имели «дверцы» со шкантовыми отверстиями, что известно в сакральном искусстве европейской готики.
Структура «фигура – доска» очень древняя по своим корням. Известно, например, что тело умершего в 493 г. константинопольского святого Даниила Столпника, вертикально укрепленное на доске, почиталось как «живая икона»[452]. Подобные «доски» превратились позже в ковчеги-киоты для резных икон, известные и в Византии, и на Западе.
