Театральная секция ГАХН. История идей и людей. 1921–1930 - [234]
А. А. Бахрушин говорит, что раньше пьесы ставились не так тщательно и хорошо, и тем не менее в театре было хорошо. Тогда все ставилось на актерском театре – режиссер только расставлял мебель. Надо учесть и то, что у нас, конечно, существеннее не соблюдение ремарок, а совпадение понимания режиссера и автора в какой-то существенной теме. Автор не скучен тогда, когда режиссер его просветляет.
П. М. Якобсон говорит, что доклад Василия Григорьевича необходимо приветствовать за его предметность. Доклад шире названия – показано творчество режиссера вообще. Очень хорошо, что Василий Григорьевич шел методом описания. Встает вопрос, можно ли считать указанный в конкретных ступенях путь режиссера типичным для всякого режиссера? Мы встретимся, несомненно, и с другими типами подхода режиссера к тексту, которые объясняются особенностями их душевной структуры, как тот или иной вид памяти, воображения и т. д. Но все эти замечания незначительны.
В. А. Филиппов говорит, что, конечно, мы имеем тут дело с признанием личного творчества Василия Григорьевича: мы имеем автопризнание. Очень любопытно, что Василий Григорьевич идет от слова. Актер всегда идет от слова…
Возникают сомнения по поводу изменения текста, как было указано в примере. Ведь в театре появляется дублер. Я помню случай, когда два актера играли разно и в отношении текста. Но это случается очень редко, значит, кто-то должен следовать тексту другого. Верно, что в драматическом произведении заключается очень много, но ведь может быть спектакль, со всей полнотой воспроизводящий драматурга.
В. Г. Сахновский, отвечая оппонентам, говорит:
Я хотел бы подчеркнуть основное, из чего я исходил. Я хотел идти методом описания, и притом правдивого. Была у меня мысль, что, как бы ни различны были приемы подступа к тексту, что-то основное есть у всех режиссеров. Каждый будет апперцепировать что-то другое, что явится для него толчком, но ступени будут те же.
А. А. Бахрушину можно ответить так: режиссерский экземпляр, конечно, не всегда писанный. В разные периоды разных стилей театров он имел, может быть, иной характер. То, что прежде ставили быстрее, объясняется тем, что тогда был другой стиль и школа. Режиссер, может быть, слышал тогда тон спектакля лучше, чем теперь его слышат. Театр в целом изменился. Может быть, и режиссеры не будут нужны в таком виде со временем. Может быть, потребуется иной режиссер, когда зрительный зал будет требовать менее скрупулезное исполнение.
О примере из «Лира»[1365] – мне открылась повторяющаяся деталь в образах. Может быть, декоративно я оформил бы этот момент, но главное не это, а то, что я видел такие детали рассыпанными во всей пьесе.
Возражая И. А. Новикову (о методах первичного чтения), Василий Григорьевич напоминает, что чтение индивидуально. Вначале оно механическое, но вообще многие рекомендуют делать это и актерам – как обычный прием. Что же касается вскрытия варианта в пьесе, то ошибки нет, если художник становится на известную точку зрения. Он все-таки показывает всю пьесу. Очень печально, если бездарный режиссер показывает пьесу с поверхности, но ведь талантливый показывает и ее глубину. Василий Григорьевич указывает, что он говорил о постижении в таком чтении автора до конца. Это ведь стремление театра найти ритм автора. Режиссер меняет в тексте то, что связано с темпом (пропуск в тексте. – В. Г.). Перед ним определенные люди, определенные актеры. И. А. Новиков говорит: не ставьте тогда пьесы. Театр не может этого сделать.
Должен ли режиссерский экземпляр совпадать с авторским? Конечно, никогда внешне, но в сути своей совпадает. И. А. Новиков говорит, что надо ограничить произвол режиссера и надо при этом проверять себя текстом. Это всегда делается.
Возражая Н. Д. Волкову, Василий Григорьевич замечает, что Волков многое пояснил, что он не договорил.
Отвечая на вопрос П. М. Якобсона, хочет ли он строить теорию, Василий Григорьевич сообщает, что он строить теорию не предполагает, но на основе такого опыта теорию строить надо.
Возражая В. А. Филиппову, Сахновский отвечает, что он идет в отношении языка не от одного персонажа, а от языка всей пьесы. Что касается вопроса о дублере, он идет по определенному подтексту, иначе не будет связи. Ему же представляется возможность проявлять свою выразительность в указанных пределах.
Н. Д. Волков. Театральная критика
Протокол № 7 заседания комиссии Современного театра совместно с п/секцией Теории Театральной секции ГАХН 17 февраля 1927 г. // Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 30. Л. 17–17 об.
Н. Д. Волков сообщает, что он собирается говорить о советской театральной критике. Современная критика оторвана от критики довоенной и персонально, и по существу. Видоизменился облик театральной печати. Раньше не было журналов ведомственного характера. Театральные отделы были в толстых журналах. Сохранился наиболее печальный тип, старик журналов – журналы при программах.
Театральные отделы в советской печати – не более 40–60 строк. В довоенной критике были также моменты отрицательные, но важно выделить положительные моменты: огромную содержательность, художественность письма – все это позволяет читать эти статьи, реконструировать и общественную атмосферу, и театр. Театральная критика не была тогда оторвана от западной.
Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии.
Книга о формировании советского сюжета в российской драме 1920-х — начала 1930-х годов основана на обширном материале малоизвестных и забытых отечественных пьес. Увиденные глазами современного исследователя, эти яркие и острые тексты представляют выразительный историко-культурный срез российской жизни тех лет, её конфликтов и героев, теснейшим образом связанных с реалиями нашего сегодняшнего дня.
Эта книга – увлекательный рассказ о насыщенной, интересной жизни незаурядного человека в сложные времена застоя, катастрофы и возрождения российского государства, о его участии в исторических событиях, в культурной жизни страны, о встречах с известными людьми, о уже забываемых парадоксах быта… Но это не просто книга воспоминаний. В ней и яркие полемические рассуждения ученого по жгучим вопросам нашего бытия: причины социальных потрясений, выбор пути развития России, воспитание личности. Написанная легко, зачастую с иронией, она представляет несомненный интерес для читателей.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».
Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.