Театр ужасов - [91]
Все были заняты… Эркки рылся в наполовину истлевших документах, водил невменяемого от пьянки Казимира по инстанциям, где сам черт ногу сломит, вел переговоры с кредиторами и сенегальской мафией, которую представляли кредиторы. Если от кредиторов-стервятников все-таки избавиться удалось – на некоторое время их упросили дать новым хозяевам отсрочку, то от крыс, тараканов и бомжей никак было не избавиться. Узнав, что судно приобрели эстонские предприниматели, бомжи заикнулись об эстонском гражданстве и европейской зарплате – хотя толку от них на корабле никакого, писал Эркки, они помогают Казимиру пить, бегают за бутылками, развлекают его историями и водят по шлюхам. Прислал несколько видео, с пометкой: «Обязательно надо вставить в наш фильм». Я не стал смотреть, с меня хватило приписки:
В моем положении, когда ты на полузатонувшем корабле по брюхо в иле и мазуте, ничего больше не остается. Это не кино! Это чистое отчаяние! Я никогда не увижу Европы!
Константина тянули в черную дыру родители, но он с юмором воспринимал свою ситуацию, он брал меня с собой: «Поехали со мной. Они зовут тебя в гости. Попьем чай с моими безумными родителями. Это еще тот цирк». И я поехал. Его мать меня презирала и не скрывала этого, но, несмотря на свое презрение, подкрепленное обожанием графа Толстого, она была необыкновенно обходительной, вежливой и даже ласковой со мной, правда, вворачивала цитаты и затаенно ухмылялась, словно хотела сказать: «Ах, все равно вы не понимаете. Бисер, бисер все это». Отец Константина, в прошлом член Интердвижения, теперь – религиозный мрачный сектант, убежденный в том, что Конец света наступил, он разворачивается в наших душах, все мы должны нести ответ, поститься, молиться, исповедоваться (можно друг другу), жалеть о бестолково прожитой жизни и тому подобное, держа руку на Библии с закладкой на Откровении Иоанна Богослова, нес восхитительную чушь, добавляя, что ему жаль моего ребеночка… раз пять сказал, что ему вообще детей жаль. Клуб становился все больше феминистским, о чем нам сообщала пресса, которая следила за клубом. Мисс Маус грызла стену в своем картонном замке. Шпаленковы и Хозяйка пьянствовали. В городе Дит шла перестановка. Кустарь принял решение уничтожить ряд износившихся от сырости статуй, акт вандализма он превратил в перформанс, назвал его «Минотавр». Это было очень утомительно и немного опасно: в костюме «Нептун 2.0» я сжигал из огнемета некоторые статуи, которые уже износились, Томилин напряженно снимал на свою старенькую камеру. Свет в залах Театра был ужасный, лампы тусклые, окна грязные, много дыма, смога. Томилин задыхался в респираторе, то и дело отходил подышать в окно, протирал глаза – он обливался слезами! – я такого раньше не видел. «Ничего, ничего, – говорил Томилин, – сейчас пройдет». Кустарь злился: «Давай, снимай, сейчас сгорит, нечего будет снимать!» Мы были сосредоточены. Каждый кадр на вес золота – ведь переснять не получится. Один раз огнемет ужасно сплюнул огнем в сторону и чуть не гульнул пламенем по камере и Василию, я испугался и работал вдвойне осторожно. На пламя и дым пришло много любопытных. Появилась совершенно бухая Хозяйка, прицепилась к Томилину. «Это кто такой? Ты кто такой, я спрашиваю?!» Он ответил ей резко. Она закатила глаза и завопила истошным голосом: «Шпалу сюда! Живо Шпалу ко мне! Я этого так не спущу!» Все загалдели. Я бросил огнемет, взял Томилина под руку и, как был, в защитном костюме, повел его на автобус, нам повезло – автобус ждал, я его посадил и отправил в город. Это был последний день съемок. «Надо ставить точку», – сказал я Василию драматично. «Да, ты абсолютно прав», – ответил он дрожащим от волнения голосом.
Наконец вернулся Эркки, похудевший и измученный. Он привез два больших ящика, набитые деревянными статуэтками, чашками, плошками, амулетами и всякой прочей всячиной.
– Один ящик оставим здесь, а другой отвезу Кустарю, – сказал он.
Ящик был очень тяжелым, я помогал его вытаскивать из машины и нести в клуб. Наверх мы его не втащили. Едва протиснувшись мимо консьержки, мы встали, тяжело дыша, посовещались и решили на второй этаж не тянуть, вместо этого мы вскрыли ящик и носили содержимое в пластиковых пакетах. Я ласково обертывал статуэтки в газеты, Надежда Сергеевна принимала активное участие, советом и одобрением, подала нам пакеты и принесла журналы.
– Э, да не возись ты с ними, – сказал Эркки, – что ты их заворачиваешь, как младенцев. Фигурки – пустяки, – сгреб три штуки и подарил консьержке, – берите, берите, этого добра не жалко, берите на удачу! – Секретарша взяла аж семь статуэток, потому что она жила на вилле у моря с большой шведской семьей, там много комнат, много людей, каждому по статуэтке, амулеты, обереги – всем! Но к коре, которой было полно в ящике, он просил быть внимательным. – Смотри, кору не просыпь! Кора – самое главное. – И подмигнул. Я его не понял. Кора, которая лежала между фигурками, чтобы они не побились, не поцарапались, – самое главное?
– Я думал, это опилки.
– Ну да, скажешь тоже! Вез бы я двадцать килограмм опилок! Ну ты даешь!
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.
