Театр ужасов - [92]
Ладно, я аккуратно наполнил пакеты корой, статуэтки поставил на полки, так мы сходили три раза, принесли много коры.
– Кора эта, – сказал он таинственно, – не простая, это кора священного дерева, ее варить будем, я рецепт знаю. Сначала попробую у Кустаря. Потому как и процесс долгий, и воняет мочи нет, запах въедливый. В Сенегале мы прямо на траулере варили, чтобы Казимира от алкашки отучить, нас шаман надоумил. Там в порту такая рыбья вонь, что нам вонь этого зелья показалась приятным разнообразием. Так, ладно, Кустарь ждет, печь растопил и воду в чане поставил. Ну что? Кто со мной?
Константин ехать отказался, а я все же поехал, и это была моя последняя поездка в Пыргумаа.
Все бегали в поисках ружья Шпаленкова. Все были взволнованы и лихорадочно перешептывались, выходили из тумана, спрашивали: «Ну что? Нашли, нет?» – и уходили в туман. Кустарь пошутил, что начальник, должно быть, потерял его нарочно, дабы всех в лес выгнать. Почему Шпале надо было всех выгнать в лес, он не сказал. Я помог выгрузить ящик на тачку и вернулся в Holy Gorby на чашечку чая, да и с Тобаром покалякать, давно не видались. Он сказал, что в поселке разброд:
– Хозяйку хватил удар…
– Да ты что…
– Допилась до белочки и чуть не крякнула, – торопливо и нервно рассказывал Тобар, намывая пивные кружки. – Парализованная, лежит у себя при смерти, к ней юристов и банкиров водят, утрясают дела. Хер его знает, что теперь будет. Все на ней. И этот бар тоже, мать его, говорил я ей, давай, Альвина Степанна, перепишем на меня, или на брата, ну пополам хотя бы, нет, говорит, зачем? Вот тебе и зачем… Шпала в шоке, можешь себе представить, ему вообще ничего не принадлежит. Если она сейчас кони двинет, он вообще не у дел останется. Все голые по миру пойдем. Казик чуть не помер, теперь она. Что-то не то, что-то такое… – Тобар суеверно покрутил пальцами в воздухе, делая жуткие глаза, – сверхнатуральное, понимаешь? Тут еще и ружье пропало. Нечистая сила за нас взялась.
– Да не, ну какая нечистая сила, Тобар! – влез Губа, заливаясь пьяным смехом. – Скажешь тоже… Очкарик-эстончик – нечистая сила?.. Ой, не могу!.. Пацан меня увидал, струхнул… Вот как все было, народ! – рявкнул Губа, стукнув пивной кружкой по столу. Он встал посередине бара, взмахнул маской, шлепнул ее, привлекая внимание к себе. – Слушайте все! Вот оно как все было. Иду, значит, я в дуре по лесу, последний заход, думаю, ну сейчас если меня не щелкнут до поляны, домой поворачиваю, два раза меня уже того, ну сойдет, не надо быть жадным, иду – никого. Начинаю поворачивать к казематам. Вдруг смотрю – стоит пацан с ружьем, на меня смотрит, лицо бледнющее. Я ружье сразу узнал. Шпалино ружье, страйк. А мне хоть бы хны! Ну, страйк и страйк. Давай, шмаляй! Одним синяком больше, подумаешь! И попер я на него, иду рычу во все горло!.. Он так и обоссался!.. Я клык даю – он точно обоссался! Представьте, ружье бросил и побег! Побег – только пятки сверкали!.. Ха-ха-ха!
Ему никто не поверил.
– Что ж ты, дурак, ружье-то не взял? – говорили ему.
– А ружье не взял он потому, что не было там никого.
– Вот она и вся нечистая сила.
– Ха-ха-ха!
И все же эта версия всем понравилась и ее азартно пересказывали. Кабак гудел. Шпала обещал за ружье вознаграждение двадцать евро, и это подогревало азарт, не столько деньги были важны, сколько игра, ружье хотели найти и доказать свое первенство, сквоттеры говорили, что знают лес лучше зомбаков и найдут ружье, зомбаки не хотели уступать сквоттерам:
– Это кто, вы-то знаете лес? Да вас в нем и не видали!
По лесу рыскали группы охотников, большая компания заряжалась алкоголем перед тем, как отправиться на поиски. Я тоже загорелся желанием с ними пойти, но меня вытянул Кустарь:
– Ты куда? Идем африканское вино пить! Эркки зовет!
В мастерской стоял терпкий запах жженки, миндаля, клейстера, специй и чего-то еще. Кустарь тут постоянно что-нибудь смешивал, готовил, у него была грязная газовая плитка, на которой теперь стоял большой чан, в нем и варилось странное мутное зелье, куски коры всплывали, переворачивались, исчезали…
– Давайте садитесь, все готово давно, – сказал Эркки, снимая фартук. – Вот я тут уже и остудил.
– Очень хорошо, – сказал я, усаживаясь за верстак, на котором лежали фрагменты из гипса и дерева, и еще какие-то детали будущей скульптуры. – А это что варится?
– Вторая порция! Еще полно… На десятерых хватит!
– Заодно выясним, куда ружье подевалось, – добавил Кустарь, потирая руки, глаза его горели дьявольскими огоньками.
– Да, точно, – сказал Эркки, наполняя кокосовые бокалы напитком отвратительного цвета, – так в древние времена пропавшую вещь находили в видениях…
Вино было еще слишком горячим, но Эркки и Кустарь прихлебывали, как чай, дули на кокосы и потягивали, щурясь, и я тоже попробовал – гадость страшная – и пока не пил, а рассказал, как мой отец во сне нож сыскал, который потерял, убегая от лесника; они удивились – во как! – с их усов вино капало…
– Так он браконьером был, твой отец, – улыбался Кустарь.
– В детстве и юности, – сказал я, – вообще-то, помню, как-то лебедя подстрелил по пьянке…
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.