Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери - [10]

— О господи…

Исполнитель вздыхает, слегка качнув стволом.

— Ну все, баста.

Он нажимает на спусковой крючок, из дула «браунинга» выскакивает древко с маленьким флажком, на одной стороне которого написано «СЮРПРИЗ», а на обороте — «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ».

Они ворвались в комнату, весь персонал агентства — даже бывшая секретарша, миссис Мерриуэзер, которая по-прежнему носила очки по моде тридцатилетней давности и страдала от камней в желчном пузыре (Цукерман вообще думал, что она давно умерла).

Два партнера по фирме — в штанах для гольфа, с ролексами на руках, — три младших агента, анорексичная секретарша, парочка лентяев студентов, читающих резюме, старушка с подсиненными волосами, бухгалтер с шестизначной зарплатой и пристрастием к перкодану — такая пестрая компания может наделать много шума.

Они свистели, орали и пели «С днем рожденья тебя!», стреляли шампанским и катили на тележке для корреспонденции торт в форме надгробия с надписью «ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГЛАВНЫЙ ПАРШИВЕЦ ГОЛЛИВУДА». И все как один старались не замечать на лице Цукермана признаков посттравматического стресса.

Цукерман всегда считал такие праздники с сюрпризом слабо завуалированными актами пассивной агрессии и враждебности, потому что взаимной ненависти в его конторе хватило бы на оклейку пещеры Бен Ладена в два слоя.

После часа тостов, фальшивого пения, обмена слухами и бородатыми анекдотами миссис Мерриуэзер наконец решилась затронуть больную тему.

— Ты хоть представляешь, как мы ржали при виде твоего лица в самом конце? — выпалила она, приперев Цукермана к кадке с фикусом.

— Да, тут вы меня поймали, — кисло улыбнулся Цукерман. — А этот Голем… Кто он?

Цукерман показал пальцем на левиафана в пиджаке, который топтался в углу в полном одиночестве. Исполнитель стоял там как истукан, таращась в бумажный стаканчик. Ему было хорошо за шестьдесят, лицо, от которого, как говорится, молоко скисает: паутина ущелий, обрамляющих глаза, — сверкающие метеоритные кратеры.

— Бедняга, — ответила миссис Мерриуэзер. — А когда-то был о-го-го.

— А конкретнее?

— Марвин, ради всего святого, ты всю жизнь в кинобизнесе… Неужели ты его не узнаешь? Мне говорили, что ты его не узнаешь, но я не поверила.

— Может, ты мне ответишь все-таки или будем в угадайку играть?

— 1962 год? Ноктюрн Нью-Джерси? Имена Алан Ладд и Барбара Стэнвик тебе ничего не говорят?

— Не видел.

— Этого джентльмена зовут Хейвуд Аллертон.

Для Цукермана это имя было пустым звуком.

— И?

— Когда-то он был величайшим злодеем Голливуда.

Пожав плечами, Цукерман еще раз посмотрел на гиганта с изборожденным лицом.

— А с чего это он бедняга? Это же меня катком переехали.

Миссис Мерриуэзер понизила голос, словно сообщая нечто неприличное:

— Мне сказали, что у него рак поджелудочной. Четвертая степень, неоперабельный.

Цукерман переварил услышанное, допил шампанское, помолчал еще немного, потом решил разобраться в вопросе и направился к великану.

— Ну ты даешь, — сказал он со всей веселостью, на какую только был способен в данной ситуации. — Я так не пугался с тех пор, как читал брачный контракт с моей третьей женой.

Тут словно по мановению волшебной палочки лицо гиганта преобразилось от врожденной гримасы зловещей угрозы к милому, доброжелательному выражению — как будто, словно Годзилла, остановившись на светофоре, переводит старушку через дорогу.

— Мне очень за это стыдно, мистер Цукерман.

— Ой, не парься.

— Вы уж простите меня, просто деньги очень уж нужны были.

Цукерман отмахнулся:

— Да все нормально.

— Я ведь и мухи не обижу, мистер Цукерман, но у меня сейчас проблемы со страховкой.

— Да я все понимаю, — успокоил его Цукерман. — Кстати, насчет твоего фирменного стиля я не шутил. Видишь, глаз наметанный, я не ошибся относительно твоих уникальных возможностей.

Аллертон застенчиво опустил глаза, пряча смущенную улыбку.

— Давным-давно я снялся в нескольких фильмах. Но сейчас старый громила никому не нужен.

У Цукермана рождается идея. Возможно, все дело в том, что Цукерман несколько минут назад заглянул в бездну? Может, он задумался о Боге? Как бы то ни было, мысль поражает его туда же, куда и все прочие откровения, — в мошонку. Оттуда по позвоночному столбу она взбирается в самую сердцевину мозга. Осуществить задуманное будет нелегко, но для Цукермана это шанс выйти за пределы лжи, эксплуатации, алчности и обмана — привычных спутников его каждодневного существования. Может, это даже даст ему шанс что-то исправить, вернуться на путь Торы, осуществить мицву — доброе дело.

Выдержав драматическую паузу, Марвин Цукерман произнес, обращаясь к старому, выветренному монолиту:

— Видимо, уж прости мою самонадеянность, ты просто не встретил правильного агента.

В фильмах шестидесятых-восьмидесятых годов рано или поздно зритель обязательно заметил бы жесткое, грубо вылепленное лицо Хейвуда Аллертона — тогда еще вполне молодого человека, возраст которого трудно было угадать за маской неумолимой угрозы. Иногда он мелькал в эпизодах великих картин, чаще изображал мишень для картонных героев, скажем так, менее великих фильмов. Так или иначе, Аллертон на пике карьеры был дежурным злодеем всех студий, больших и малых. Вероятно, свою лучшую роль — провинциального расиста, который избивает героиню Пэм Грир, — он сыграл в знаменитом «черном» триллере «Дитя меда» (Avco/Embassy, 1971). Из его заметных экранных персонажей можно вспомнить маньяка-детоубийцу из малоизвестного фильма-нуар Орсона Уэллса «Гроб в комплект не входит» (RKO, 1974). Аллертон также леденил кровь зрителей в таких непохожих кинематографических эпопеях, как «Поезд чудовищ» (Hammer, 1969), «Переполох в джунглях» (New Line, 1976), «Медноголовые» (Universal, 1979), и в «Полете орла» (AIP, 1980), культовом боевике с участием Берта Рейнольдса и Твигги.