Тайны первой французской революции - [19]

 -- Вот как, драгун! Здесь, надо полагать, убили сторожа нынче ночью? -- спросил граф.

 -- О нет, гражданин. Товарищ, бывший в то время на карауле, рассказал нам, в чем дело. Надо полагать, что один из Щеголей нализался пьяным на балу Люксембурга. Возвращаясь домой, он наскочил с размаху на острые колья ограды, которые пропороли ему голову. И вот один друг взялся дотащить к себе этого молодого полумертвого господина. Добравшись до этого места, провожатый остановился перевести дух и перевязать платком рану на голове своего приятеля, из которой кровь лилась ручьем.

 -- Он не отвел молодого человека в будку?

 -- Нет. Он собирался уже взвалить его себе на плечи, когда проезжавший мимо фермер предложил взять их обоих в свою карету, и товарищ Щеголя согласился.

 -- Знаете ли вы этого доброго человека?

 -- Нет. Но вот там, на углу Монетной улицы, стоит молочница, спросите ее: она должна знать. Вероятно, у него она и берет молоко.

 Кожоль вскоре очутился подле молочницы.

 -- Скажите мне, добрая женщина, -- начал он. -- Я ищу брата, который, говорят, опасно поранился прошлой ночью...

 Молочница не дала ему докончить.

 -- Как? Это ваш брат, красавец, которого отец Этьен взял вместе с его товарищем в свою карету? А! Как он был бледен! Бедное дитятко!

 -- Кто этот отец Этьен?

 -- Фермер из Бург-ла-Рен, он поставляет мне молоко каждое утро.

 -- А где можно его найти?

 -- Если он завершил свой объезд, то должен быть в улице дю Фур, в трактире "Баранья нога", где он завтракает, пока его лошадь ест овес.

 Через пять минут Кожоль уже входил в трактир "Баранья нога" и спрашивал отца Этьена.

 Ему указали на краснолицего, еще бодрого старика, который в эту минуту опускал ложку в полную тарелку щей. При первом слове графа молочник ответил:

 -- Я довез вашего брата и его друга до улицы Мон Блан. У дома под No 20 мы остановились, и здоровый выпрыгнул из кареты и взял своего больного товарища на руки.

 -- И вошел в No 20?

 -- Вот уж чего не сумею вам сказать. Чтоб довезти их, я дал порядочный крюк, опоздал с развозкой молока. Пришлось стегнуть Улисса и помчаться галопом без оглядки.

 Попробовав предложить Этьену вознаграждение, от которого тот отказался, Кожоль пустился в путь, к улице Мон Блан.

 Отыскав дом No 20, он внимательно осмотрел его.

VI

 Ивон не умер.

 В отчаянной неравной борьбе, он получил жестокий удар в голову, от которого, как подкошенный, упал на мостовую, где враги и оставили его, посчитав мертвым.

 Он дышал, но был в беспамятстве, когда его поднял незнакомец, друг или недруг, по следам которого граф Кожоль дошел до улицы Мон Блан.

 Если ранения в голову сразу не убивают человека, то выздоровление наступает быстро.

 После глубокого обморока Ивон пришел наконец в чувство. Сколько он пробыл в забытьи, Бералек не смог понять. Сначала мысль смутно шевелилась в его отяжелевшей голове, но мало-помалу сознание возвратилось к нему, а с ним и память прояснилась.

 Поручение, данное аббатом Монтескью, бал в Люксембурге, партия с Баррасом, и, наконец, женщина... один вид которой обратил его в бегство; эта женщина, которая публично выставляла свое бесчестие... она, которую он знал такой скромной и целомудренной! Да, он был уверен, эта женщина -- Елена, его обожаемая невеста, воспоминание о которой навсегда сохранилось в глубине его сердца, несмотря на все усилия изгнать его. Да, эта женщина, на которую он когда-то смотрел не иначе, как на святую, теперь... на нее указывали пальцем, говоря: вот любовница Барраса!.. развратного Барраса, всю жизнь вращавшегося в кругу доступных женщин, человека, пресыщенного удовольствиями, которого она, однако, сумела обуздать, благодаря, конечно, своей крайней испорченности.

 Крупные слезы катились по исхудалым щекам раненого при мысли о том, что сделалось с кумиром его юности!

 Потом больной вспомнил о неожиданном нападении, когда обступившие враги подло бросились на него без всякого предупреждения по одному лишь данному сигналу. Он припомнил, что двумя выстрелами убил одного из нападающих и смертельно ранил другого. В его памяти оживали малейшие подробности этого ожесточенного боя, боя не на жизнь, а на смерть, до той минуты, когда удар дубиной по голове ошеломил его.

 -- Где я? -- спросил он себя, увидев, что лежит не на мостовой, обливаясь кровью, а в мягкой постели, с головой, обвязанной бинтами.

 Истощенный потерей крови и разбитый горем, бедный кавалер не мог шевельнуть ни одним мускулом. Положение головы на подушке не позволяло ему как следует осмотреться.

 Комната, в которой он лежал, была так велика, что вся мебель терялась в пустоте. Мрачная, с высоким, плохо оштукатуренным потолком, она сохраняла запах, свойственный всем необитаемым жилищам. Прямо перед ним были два больших окна, в которые глядели на него звезды.

 "Теперь ночь, -- подумал он. -- На меня напали почти на рассвете. Судя по всему, я пролежал в беспамятстве по крайней мере сутки, и конечно, я теперь в доме какого-нибудь сострадательного обитателя улицы Сены".

 Слабый свет ночника, стоявшего где-то рядом с постелью Ивона, выхватывал из темноты то один, то другой предмет. Кровать, обращенная изголовьем к стене, занимала середину комнаты и делила ее таким образом на две равные половины.