Тайны первой французской революции - [17]

 -- Что это такое? -- сказал вдруг Кожоль, всмотревшись в глубь улицы Сены и разглядев группу людей, находившихся в шагах тридцати от него.

 То были любопытные, которые с испуганными лицами рассматривали лужу крови на мостовой перед фруктовой лавкой и в то же время прислушивались к рассказу человека, стоявшего на пороге своего магазина.

 -- Я не слыхал начала ссоры, -- говорил он. -- И уже спал в своей постели, когда меня разбудил выстрел, затем, пять секунд спустя, -- паф! последовал другой. Битва продолжалась, раздавались хриплые бешеные крики, но уже без выстрелов, кто-то, должно быть, налетел на ставни, потому что они трещали под натиском. Потом -- глухой удар, а за ним -- сдавленный крик, и наконец наступила тишина, в которой я различил шепот: "Он умер, совершите над ним обряд одевания". Вы понимаете, каково мне было! Я боялся пикнуть и не выходил из комнаты до тех пор, пока не уверился, что шаги удалились.

 -- И тогда вы вышли, чтоб помочь жертве, если бы это понадобилось? -- спросил Пьер, побледнев от волнения.

 -- Да, минут через пять я осторожно отворил дверь и увидал в темноте два тела, распростертые перед моей лавочкой... два, это верно. Я собирался уже выйти на улицу, когда услыхал чьи-то глухие шаги. Я поспешил опять захлопнуть дверь и притаился за нею. Незнакомец подошел, остановился на минуту, потом, произнеся "уф" -- восклицание, свойственное человеку, поднимающему тяжесть -- удалился, как мне показалось, ступая тяжелее, чем прежде.

 -- Тогда вы вышли второй раз? -- снова спросил Кожоль, с лихорадочным нетерпением ожидая конца рассказа.

 -- Нет. Я боялся, чтоб меня не застал какой-нибудь возвратившийся бандит, я дождался рассвета, чтоб отворить дверь. Но на этот раз нашел только один труп и при виде его понял, что значил приказ, отданный шепотом: "Он умер: совершите над ним обряд одевания". Тело было обнажено, и лицо, с которого срезали нос, буквально изрублено ударами кинжала. Родная мать жертвы не узнала бы этого лица, так оно было изуродовано ранами!

 -- А куда же девалось тело? -- вскричал Кожоль.

 -- Труп снесли в ожидании освидетельствования полиции, всегда медленной, как черепаха, в одну из нижних комнат Ниверне, в эту национальную собственность, на которую еще не нашелся покупщик.

 Услышав это, Кожоль пустился в обратный путь.

 Отель "Ниверне", расположенный на улице Турнон, был великолепным зданием, впоследствии купленным Парижем для устройства казарм.

 Несмотря на душившее его горе Пьер сохранил присутствие духа.

 "Там я найду, конечно, уже бесполезное подтверждение моей догадки, -- думал он. -- Мой дорогой Ивон умер, и убийцы обезобразили его труп, чтобы жертву не могли узнать".

 Он остановился у отеля.

 Несколько любопытных, выходивших из комнаты, обращенной во двор, указали ему дорогу, и он вошел. Труп лежал на столе.

 Бледный и дрожащий, Кожоль приблизился, чтоб сказать последнее прости дорогому другу, которого больше никогда не увидит.

 Чтоб не оставить никаких улик для розысков полиции, с трупа стащили все до последней рубашки, а лицо совершенно обезобразили. Отсутствие носа и глубокие рубцы, испещрявшие лоб и щеки, придавали этой голове что-то ужасное. На левой стороне груди виднелась круглая ранка, переполненная сгустившейся кровью и указывавшая путь, через который пуля прошла прямо в сердце этого человека, поразив его быстро, избавив от страданий и агонии.

 Изрезанное лицо мертвеца вряд ли могло бы удивить любопытных, толпившихся в зале, потому что среди трупов, валявшихся на улицах Парижа после ночных кровавых схваток часто случалось находить тела с совершенно обезображенными головами.

 Как ни был ужасен вид этого окровавленного лица, граф Кожоль при первом же взгляде на него почувствовал радость в сердце. Двух секунд достаточно было, чтоб убедиться: этот труп не принадлежал его другу -- огромные грубые руки мертвеца не имели никакого сходства с нежными белыми руками кавалера.

 Не теряя времени на отыскание других доказательств, Пьер вышел на улицу. Но после первой минутной радости страх овладел им.

 "Нет, -- рассуждал он. -- Этот мертвец не Ивон, а я мог бы поклясться, что негодяя отправила на тот свет пуля моего храброго друга. Покойник принадлежал к какой-нибудь шайке, которая, без сомнения, имеет свои причины скрываться и потому обезображивает трупы убитых товарищей".

 Горестная мысль заставила его остановиться.

 "Но торговец фруктами сказал, что видел два тела, когда в первый раз отворял дверь! Не принадлежало ли второе кавалеру?"

 Рыдания душили его, и он прошептал:

 -- Я слишком рано вздумал радоваться: мой дорогой Бералек погиб.

 И тут одно воспоминание поразило его: слова лавочника о том, что кто-то после побоища вернулся на место схватки, охнул, как будто поднимал тяжесть, и медленно удалился, словно нес тяжесть. "Должно быть, он-то и унес другое тело", -- подумал граф.

 Он опять пустился обратно к фруктовой лавочке, где торговец двадцатый раз уже повторял перед новой группой свой рассказ, который Кожоль прервал вопросом:

 -- А в какую сторону направился человек, вернувшийся за телом?

 -- Я уверен, что направо.