Тайны Кремля - [239]

Как можно предполагать, ни Маленков, ни Берия на поддержку кого-либо из вошедших в теперь лишь два рабочих органа партии особенно не рассчитывали. Ключевое значение придавали МГБ, стремясь всеми доступными способами добиться подчинения его аппарата только себе. Еще летом 1951 года, при отстранении Абакумова, Маленков попытался единственно возможным способом поставить госбезопасность под свой полный контроль. О том свидетельствовало не только утверждение министром Игнатьева, партфункционера, давно и прочно связанного с Георгием Максимилиановичем, но и более значимое. Выраженное в «Закрытом письме ЦК ВКП(б)» от 3 июля 1951 года, «О неблагополучном положении в министерстве государственной безопасности»:

«ЦК ВКП(б) надеется, что коммунисты, работающие в органах МГБ, не пожалеют сил для того, чтобы с полным сознанием своего долга и ответственности перед советским народом, партией и правительством, на основе большевистской критики, при помощи и под руководством ЦК компартий союзных республик, областных (краевых) и городских комитетов партии (выделено мною. — Ю. Ж.) быстро покончить с недостатками в работе органов МГБ, навести в них большевистский порядок, повысить партийность в работе чекистов, обеспечить неуклонное и точное выполнение органами МГБ законов нашего государства, директив партии, правительства»[764].

В еще большей степени о том свидетельствовали и казавшиеся весьма странными события, связанные со старой, давно сложившейся службой охраны высших должностных лиц страны, являвшейся по сути самостоятельной структурой внутри МГБ. 22 апреля решением ПБ была образована комиссия под председательством Маленкова для расследования положения в Главном управлении охраны (ГУО) МГБ. 29 апреля 1952 года, еще до завершения ее работы, с должности начальника ГУО отстранили Н. С. Власика. Спустя одиннадцать дней арестовали его первого заместителя полковника В. С. Лынько. А 19 мая ПБ утвердило текст постановления ЦК КПСС. Власика, генерал-лейтенанта, назначили — что демонстрировало большее, нежели просто понижение, заместителем начальника небольшого исправительно-трудового лагеря для ссыльных «Баженовский» в городе Асбест Свердловской области. Само ГУО реорганизовали в управление, одновременно сократив штаты с 14 тысяч человек до 3 тысяч. При этом упразднили все хозяйственные структуры УО, включая автотранспортные (исключение составил лишь гараж особого назначения) и по снабжению боеприпасами, отделы, ведавшие обеспечением безопасности зданий ЦК ВКП(б), СМ СССР, Генштаба, МИД, правительственных залов на железнодорожных вокзалах, трасс — московских улиц и пригородных шоссе, по которым регулярно ездили члены узкого руководства, правительственной связью, управление по охране государственных дач на Черноморском побережье Кавказа. Последнее, кстати и объясняет, почему же Сталин в конце 1952 года впервые после войны провел отпуск под Москвой, на своей «Ближней».

28 июня в адмотдел ЦК поступила записка начальника управления МГБ по Львовской области Строкача. Ею автор уведомлял, что его коллеги по республиканскому министерству пытаются взять под свое наблюдение работу местных партийных органов. Документ призван был стать весомым доказательством того что Берия, оправившись от удара, нанесенного ему «мингрельским» и «грузинским» делами, перешел в контратаку. Маленков сумел использовать записку Строкача, правда, несколько своеобразно.

11 июля ПБ утвердило текст постановления ЦК «О неблагополучном положении в МГБ». Потребовало им от министра Игнатьева незамедлительно «вскрыть существующую среди врачей группу, проводящую вредительскую работу против руководителей партии и государства». Установить состав и ближайшие цели той самой «группы», на которую якобы вышел Абакумов при аресте профессора Этингера. Старому и, казалось, забытому «делу» дали ход, использовав поднятую из архива докладную записку врача Л. Ф. Тимашук.

Еще 28 августа 1948 года Тимашук, тогда заведовавшую кардиологическим кабинетом кремлевской поликлиники, самолетом доставили на Валдай, где проводил отпуск А. А. Жданов. Проведя обследование, Тимашук установила, что у Андрея Александровича инфаркт. Однако прибывшие вместе с нею начальник Лечсанупра Кремля П. И. Егоров, профессора В. Н. Виноградов и В. X. Василенко, а также постоянно находившийся при Жданове его лечащий врач Г. И. Майоров поставили иной диагноз — гипертоническая болезнь. 29 августа Тимашук снова сделала Жданову электрокардиограмму, укрепившись в прежнем заключении, но по требованию Егорова и Майорова вынуждена была письменно подтвердить не свой, а их диагноз. Тут же, дабы обезопасить свой авторитет, и написала докладную записку на имя Власика и передала ее начальнику охраны Жданова подполковнику А. М. Белову. Тот незамедлительно отвез ее в Москву и передал В. С. Лынько. Далее и произошло то самое, что впоследствии и породило «дело кремлевских врачей».

Лынько доложил о происшедшем Абакумову, но было уже поздно. 30 августа Жданов умер. И все же б сентября руководство Лечсанупра вынуждено было провести большой консилиум, в котором участвовали П. И. Егоров, В. Н. Виноградов, В. X. Василенко, Г. И. Майоров, A. Н. Федоров, некоторые иные. Отстаивая честь мундира, они вновь подтвердили, что смерть А. А. Жданова стала результатом именно гипертонической болезни. На следующий день дискредитированная Тимашук была уволена из Лечсанупра. А 22 сентября Власик совершил роковое для себя и многих других. На первом листе стенограммы консилиума сделал запись; «Министру доложено, что т. Поскребышев прочитал и считает, что диагноз правильный, а т. Тимашук не права». Тем определил круг тех, кто и стал спустя четыре года обвиняемыми по «делу кремлевских врачей».