Тайны гибели российских поэтов: Пушкин, Лермонтов, Маяковский - [50]

Приговор военного суда был объявлен 30 сентября. По сравнению с другими дуэльными делами, он был довольно мягок. Мартынов был признан виновным в «произведении дуэли», приведшей к смерти поручика Лермонтова, и подлежащим по Своду военных постановлений (статьям 392 и 393) к «лишению чинов и прав состояния». Такое же наказание было вынесено Глебову и Васильчикову, обвиненными по статье 398 за то, что были секундантами на дуэли и не донесли о ней[200]. Приговор суда имел важный смягчающий пункт, дающий отсрочку исполнения наказания и надежду на прощение: все трое подсудимых выпускались на свободу до высшей конфирмации.

Судебная практика по дуэльным делам в России была такова. На первом этапе военный суд определял наиболее суровое наказание, причем в кровавых случаях дуэлянты нередко приговаривались к смертной казни. Но далее дело шло по инстанциям, и на каждом этапе приговор смягчался.

Сразу после суда Мартынов и его секунданты были освобождены. Нужно подчеркнуть, что еще задолго до суда Глебову и Васильчикову содержание на гауптвахте заменили домашним арестом, причем Васильчикову даже разрешили переехать в Кисловодск, «так как ему был необходим нарзан»(?!). Мартынова же из городской тюрьмы перевели на гауптвахту, где условия содержания были легче, и даже стали выводить гулять по центру города, по бульвару, опять же заботясь о здоровье арестованного и особенно о его легких, которым нужен был чистый, свежий воздух.

«Когда Мартынова перевели на гауптвахту, которая была тогда у бульвара, — вспоминала Э. А. Шан-Гирей, — то ему позволено было выходить вечером в сопровождении солдата подышать чистым воздухом, и вот мы однажды, гуляя на бульваре, встретили нечаянно Мартынова. Это было уже осенью; его белая черкеска, черный бархатный бешмет с малиновой подкладкой произвели на нас неприятное впечатление. Я не скоро могла заговорить с ним, а сестра Надя положительно не могла преодолеть своего страха (ей тогда было всего 16 лет). Васильчикову и Глебову заменили гауптвахту домашним арестом, а потом и совсем всех троих освободили; тогда они бывали у нас каждый день до окончания следствия и выезда из Пятигорска. Старательно мы все избегали произносить имя Лермонтова, чтобы не возбудить в Мартынове неприятного воспоминания о горестном событии»[201].

Как видим, опять начались милые встречи очаровательных барышень Верзилиных с красавцем Мартыновым. Уже через два с половиной месяца после его бесчестного поступка (так его расценили жители Пятигорска) они принимают его каждый день. И опять, наверное, музыка, фортепиано, танцы? А какая трогательная забота об убийце! Чтобы ни одного словечка, ни одного намека о Лермонтове, иначе можно травмировать нежную психику Николая Соломоновича!

Не случайно Н. П. Раевский, который долго еще оставался в Пятигорске после печального события, вспоминал: «Пришлось мне также быть свидетелем того, как ненависть прекрасного пола к Мартынову, сидевшему на гауптвахте, перешла мало-помалу в сострадание, смягчаемая его прекрасною, заунывною игрою на фортепиано и печальным видом его черного бархатного траура»[202].

По натуре своей русский человек необыкновенно добр, великодушен и быстро прощает зло. Может быть, это и не всегда хорошо?

Между тем, военно-судное дело ушло по инстанциям.

Сначала командующий войсками на Кавказской линии генерал П. X. Граббе, а затем командир Отдельного Кавказского корпуса генерал Е. А. Головин смягчили приговор. Генерал Е. А. Головин постановил: Мартынова лишить чинов и ордена, выписать в солдаты до выслуги без лишения дворянского достоинства, а Глебова и Васильчикова выдержать еще в крепости на гауптвахте один месяц и Глебова перевести из гвардии в армию тем же чином.

Из Тифлиса 23 ноября дело было отправлено в Петербург на высшую конфирмацию. Между тем, Глебову и Васильчикову уже разрешили выехать в Петербург, а Мартынову — в Одессу, которую тот избрал местом жительства.

Многие понимали, что Мартынова и секундантов не накажут строго, что царь еще более смягчит приговор. Для этого было две причины: во-первых, Николай Павлович патологически не любил Лермонтова, во-вторых, император не хотел осложнять отношения с глубоко преданным ему человеком, своим любимцем И. В. Васильчиковым — отцом секунданта А. И. Васильчикова.

По этим двум причинам Мартынову повезло необычайно — сам-то император его не очень жаловал.

Рассчитывал на снисхождение и Михаил Глебов, который летом 1841 года лечил в Пятигорске руку после тяжелого ранения ее в бою с горцами.

Московский почт-директор А. Я. Булгаков еще за 5 месяцев до окончательного приговора предсказывал легкое наказание Мартынова: «Князь Васильчиков был одним из секундантов; можно было предвидеть, что вину свалят на убитого, дабы облегчить наказание Мартынова и секундантов»[203].

Он оказался абсолютно прав.

Вот текст высочайшей конфирмации, продиктованный 3 января 1842 года Николаем I: «Высочайше повелено: майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного же советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им тяжелой раны»