Тайная жизнь влюбленных - [11]

— Нас как будто стирают в машинке, — заметил индус.

Эдгар кивнул.

— Мы обычно сидели вон там, — показал он на женщин с полотенцами. — У мамы в сумке были конфеты, мы покупали газировку в автомате и устраивали поедание сладостей.

Вспомнив, Эдгар не удержался от смеха.

— Она просила меня не говорить папе, но однажды во время ужина ее сумка упала со стола, и конфеты высыпались на пол. Папа очень удивился, потому что в жизни не видел столько конфет.

Индус тоже расхохотался, а потом купил Эдгару газировки и леденцов, расплатившись четвертаками, оставшимися от обеда.

В жарком ландромате Эдгар почти ощутил аромат маминых рук. Машина с маленькими разноцветными коробочками стирального порошка напомнила ему о «Коробке радости», стоящей на полке над его кроватью. Давая ему два четвертака на эту покупку, она сказала:

— Я всегда буду дарить тебе радость.

Они вышли из ландромата и направились к метро на Четырнадцатой улице, но внезапно остановились, потому что на вентиляционной решетке спал бездомный.

— Когда-то он был маленьким мальчиком, — печально сказал индус.

Грязный бродяга с жидкими свалявшимися космами, накрытый каким-то тряпьем, лежал на подмокших кусках картона.

— Он и сейчас маленький мальчик, который ждет, чтобы его кто-то полюбил, — сказал Эдгар и вытащил из рюкзака свитер.

— Что ты делаешь? — спросил новый знакомый.

— Учусь любить свою маму по-новому. — Эдгар положил свитер на картон, и холодные грязные пальцы бездомного, почувствовав прикосновение мягкой шерсти, потянулись к нему. У его ног лежала картонка с надписью: «Все мы порой нуждаемся в помощи».

— Ты совершил очень доброе дело, — произнес индус.

— Да ну, пустяки, — смутился Эдгар.

— Из малого складывается великое.

— Как это?

— Увидишь когда-нибудь.

По платформе подземки пронесся порыв ветра, и Эдгар вспомнил слова своего нового друга: «…а ветер — всего лишь колебание воздуха, а не смех смеха».

Подъехал поезд, Эдгар взял индуса за руку, они вошли в вагон и сели рядом с каким-то мальчиком и его мамой. Женщина — беременная — чистила фисташки и складывала в пакетик. Мальчик наблюдал за ней, вертя на коленях баскетбольный мяч.

— Там скрываются все тайны, — произнес индус.

Эдгар посмотрел на выпирающий живот женщины. Он тоже когда-то жил в таком теплом доме.

Когда они доехали до своей остановки и вышли, уже стемнело, и оба, словно по команде, подняли глаза к звездному небу.

— Мы покидаем одну утробу и переселяемся в другую, — засмеялся мужчина.

Звезды казались совсем близкими, хотя на самом деле находились на расстоянии в миллионы миль.

— Свет от звезд идет так долго, что некоторые из тех, что мы видим, уже давно погасли.

— Они умерли?

— Ничто не умирает так, как мы думаем. Самое главное — звезды продолжают дарить нам свой свет.

Они шли через парк в непроглядной темноте, лишь чувствуя присутствие друг друга. Перед Пятой авеню верхушки деревьев осветила луна, и Эдгар понял, что папа уже дома. Остановившись на краю дороги, он увидел, что глаза индуса сияют.

Не промолвив больше ни слова, новый знакомый поправил тюрбан, повернулся и, не оглядываясь, пошел к парку. Эдгар зачарованно смотрел ему вслед. Неровная походка индуса вдруг приобрела странное величие. Он вырос, сравнявшись ростом с самыми высокими деревьями, и весь словно засветился.

Эдгар стоял и смотрел на дорогу, на дома и — сквозь облака — на вселенную.

Ничто не отделяло его от бесконечности.

Море между Эдгаром и его отцом начало высыхать, и где-то вдали горел огонь человека, ждущего спасения от маленького мальчика.

Мир смеется цветами

Пару часов назад я сел в самолет в Международном аэропорту Лос-Анджелеса — в сандалиях на босу ногу. К завтрашнему утру буду прогуливаться среди фруктовых рощ в Афинах.

На прошлой неделе я получил письмо от Саманты. Она сообщала, что выходит замуж за друга детства. Мы встречались всего несколько недель пять лет тому назад, но, когда ты наконец находишь девушку, о которой всю жизнь грезил наяву, прозрачность времени обретает цвет ее волос, а бесформенные годы принимают очертания губ.

Возможно, нам всем отведено определенное количество любви, которого хватает только для первой встречи — счастливо-случайное несовершенство. Дальше начинаются трудности, потому что мы сталкиваемся со своей человеческой натурой, со своим прошлым, с самими собой. В расставании с Самантой не последнюю роль сыграло мое увлечение спиртным. Я тогда так много пил, что моя кожа начала менять цвет. Помню, как в последний раз смотрел на Саманту сквозь полузакрытые жалюзи, когда она спускалась с крыльца, помахивая сумочкой. А ведь я думал, что буду жить с ней в Греции до конца своих дней. Бывает, что при столкновении с непостижимой красотой прутья наших клеток начинают дрожать. Я бежал, пытаясь обезопасить себя, но остался пленником.

Сейчас я где-то над Атлантическим океаном. Уставившись в темноту, представляю себе россыпь необитаемых островов. После разлуки с Самантой я как будто застрял на одном из этих воображаемых островов, а теперь наконец уплываю прочь на самодельном плоту, связанном толстыми стеблями страха и облегчения.

Через несколько дней после письма от Саманты я проснулся среди ночи и решил пройтись по бульвару Сансет. В полной тишине по улицам крался рассвет. На автобусной остановке я увидел женщину в свадебном платье. Она сидела на деревянной скамье, опустив голову; рядом в мусоре копался бездомный. Пышное платье волнами закрывало скамейку с рекламным объявлением на испанском. Ее ноги чуть-чуть не доставали до тротуара. Глаза скрывала вуаль. Губы дрожали. Помада размазалась по лицу. Я вдруг осознал, что с тех пор как оставил Саманту, не переставал горевать. Просыпаясь в слезах, я плакал не о ней, а о себе, о проклятом безразличии, которое не пускало меня к ней все эти годы. Словно корабль, бросивший якорь посреди океана, я медленно гнил.