Тайная жизнь влюбленных - [12]

Затем я неожиданно понял, что знаю женщину в свадебном платье, и сразу же решил купить билет на первый самолет в Грецию. Я вернулся домой, нашел паспорт и поймал такси до аэропорта.

Я гадаю, счастлива ли Саманта и сколько раз ее уже сфотографировали с этим другом детства.

У меня в ушах звучит ее голос.

Я вижу ее дом, возвышающийся над городом. Белые каменные стены вырастают из каменистой выжженной земли, источая прохладу в голубую раковину неба. Отец Саманты играет в нарды на веранде. У него подергиваются усы. По телевизору идет футбол.

Женщина в свадебном платье расплакалась, но вместо того чтобы подбежать и окликнуть ее по имени, я стоял как истукан.

Женщину в свадебном платье, ожидающую автобуса, зовут Диана, и несколько лет назад мы жили в одном доме. Она училась на медсестру, а я заканчивал курс древней истории в университете. Она жила наискосок от меня по коридору, и мы иногда пили вместе ромашковый чай. Диана рассказывала мне, чему научилась на курсах, а я объяснял ей значение натурального обмена в древнем мире. Порой мы без всякой причины брались за руки или вместе гладили кошку. Я собирался в Афины писать диссертацию и накануне отъезда устроил прощальный ужин. После долгой трапезы с вином и пересказами старых историй мы дали друг другу обет. Мои локти лежали на кухонном столе, ее пальцы взволнованно скользили по пластику, и мы поклялись, что если не найдем свою судьбу до того, как каждому из нас исполнится сорок лет, то поженимся. А потом перешли в спальню. Меня всегда интересовало, как сложилась ее судьба. Лос-Анджелес — город кошмаров и фантазий.

Весь самолет спит. Надо мной витают сотни чужих снов.

Когда я встретил Саманту, мое пребывание в Греции подходило к концу.

В свободное от пьянства время я исследовал тайны древних диалектов для своей диссертации. Впервые мы поцеловались под гудение кондиционеров на крыше моего многоквартирного дома. Над нами полыхало оранжевое небо, негусто посыпанное звездами. Любовь находит красоту в самых обычных вещах — в паре туфель, в пустом бокале, в открытом ящике комода, в трещинках на асфальте.

Вскоре после возвращения из Греции я бросил пить. Не для того, чтобы продлить свою жизнь; воздержание от спиртного позволяло мне продолжать любить Саманту, я как будто становился достойным ее общества.

Мои воспоминания — словно лужи, разбросанные там и сям по поверхности настоящего. Кажется, что события вспоминаются в произвольном порядке, однако на самом деле это не так.

После того как я оставил Саманту в Афинах, я часто просыпался среди ночи — не только потому, что, мы потеряли друг друга, но и потому, что когда мы целовались, я чувствовал только запах спиртного. Настоящий вкус ее губ знает друг детства, будущий муж.

Когда женщина в свадебном платье заплакала, бездомный, искавший пустые банки, выпрямился и положил руку ей на плечо. Между ними стоял полиэтиленовый пакет со смятыми банками. Их было там сотни две, не меньше. Каждой касались чьи-то губы.

Как археолог, я часто задумываюсь о том, каким образом человечество ухитрилось пережить все свои несчастья. Ответ прост: возможность близости с незнакомцами.

Проплыв над вершинами Пелопоннеса, обласканного со всех сторон соленой водой, мы медленно спускаемся к Международному аэропорту Афин. Пассажиры начинают шевелиться, а я уже представляю себе стареньких гречанок во дворах, вывешивающих простыни и нарезающих лимоны. Саманта еще спит.

У входа в аэропорт красуется огромный плакат с рекламой туалетной воды. На нем изображена красивая молодая пара и надпись: «Ты помнишь ее запах?»

Не до конца проснувшись, я воображаю, что пара на билборде — мы с Самантой, и вместо того чтобы сесть в автобус, идущий прямо к ее дому, двор которого взрывается ирисами, ловлю такси и мчусь в противоположную сторону — в Пирей. Выпиваю стакан воды в кафе, нахожу владельца катера и прошу отвезти меня на крошечный необитаемый островок в тридцати километрах к юго-западу. Мы выходим в море, и капитан предлагает мне кусок спанакопиты — греческого пирога со шпинатом и фетой. Когда Саманта делала такой пирог, у нее все было в муке — лоб и щеки.

Мы приближаемся к острову, ветер дует с юга, и я спрашиваю капитана, может ли он высадить меня на северном пляже. Он не понимает, зачем мне это нужно, но соглашается. Когда я прошу подождать меня три часа, морской волк вновь пожимает плечами и закуривает. Из старого радио раздается песня со словами «агапи му» — моя любовь.

Я медленно продвигаюсь к самой высокой точке острова. Через некоторое время кожа на затылке начинает гореть. Смертельно хочется пить, по спине стекают соленые дорожки пота. Я уже бывал на этом острове. Я пил вино в его цветах.

Бреду сквозь пурпурное море нарциссов и маков. Пучки цикламенов зовут меня к вершине. Однажды я сказал Саманте, что древние греки называли цикламен хелонионом, потому что его клубни напоминают по форме черепашек. Она поцеловала меня и ответила:

— Мир смеется цветами.

Когда я достигаю вершины, кожа на затылке и плечах покрывается волдырями. Я приближаюсь к солнцу, и цветы уступают место сухой выжженной траве.