Тайна жаворонка - [47]

Всю дорогу домой она улыбалась. Потому что – она не была уверена, и всё это могло оказаться лишь игрой теней, но ей показалось, что Рой взял обе руки Майри в свои ладони, и его светлые волосы блеснули в лунном свете, когда их головы соприкоснулись.

Лекси, 1978

Мы все сегодня договорились встретиться в баре. Дэйви с группой, как обычно, будут играть. Бриди вновь взяла на себя роль нянечки.

– Хорошо вам отметить, – говорит она, когда я натягиваю куртку.

– Что отметить?

– Ой, Лекси, ты что, забыла? Сегодня же день рождения Элсбет.

Конечно, я не должна была забывать. Когда мы учились в школе, я рисовала для неё открытки и тратила свои карманные деньги на соли для ванн, косметику и конфеты (зная, что она в любом случае ими со мной поделится), и она тоже делала подарки мне. Всю дорогу я ругаю себя. Можно, конечно, угостить её выпивкой, но это так себе подарок от подруги детства, пережившей вместе с ней столько горестей и радостей.

Бар забит битком, музыка звучит ещё жизнерадостнее, чем в прошлый вечер. Осторожно пробираясь к столу с большим подносом, заставленным напитками, я останавливаюсь переговорить с Дэйви, вручаю ему пиво.

Моё сердце колотится от волнения, следующую композицию я слушаю, не шевелясь, а потом Дэйви встаёт к микрофону и просит тишины.

– Сегодня мы поздравляем с днём рождения нашу дорогую Элсбет Маккинз.

Зал сразу начинает радостно вопить и улюлюкать. Дэйви ждёт, пока все замолчат.

– И хорошая подруга Элсбет сегодня намерена к нам присоединиться и поздравить её по-своему.

Я поднимаюсь на ноги и иду к группе, судорожно сглатывая и опасаясь, что из моего внезапно пересохшего рта не вырвется ни звука. Горло, кажется, сжалось в узкую трубку, напряглось от страха, что я сейчас выставлю себя полной дурой. Я встаю рядом со скрипачом, и он кивает, помахивает смычком. Внезапно на меня накатывает резкая слабость, головокружение и воспоминание о том, как преподавательница по вокалу качала головой, слушая мои попытки вновь запеть после операции.

– Мне так жаль, Александра, – сказала она. – Ничего не помогло. Боюсь, что ущерб непоправим. Вы никогда больше не сможете петь на сцене.

Но я вижу улыбку Элсбет, которая становится ещё шире, когда Дэйви передаёт мне микрофон. Он на секунду сжимает мою руку, чтобы придать мне сил. Элсбет оживлённо кивает – давай-давай! Я закрываю глаза, пытаясь убедить саму себя, будто пою малышам в зале или тюленям в затерянной бухте.

Скрипка уже играет мелодичное вступление, и, глубоко вздохнув, я начинаю петь:

Рябина, милая рябина,

Ты вечно мной любима,

Меня связала навсегда

С домом ты родимым…

Вступают другие инструменты, и мой голос наполняется уверенностью, вытягивая из аккомпанемента знакомые ноты. Я слышу, что он грубоват, что слова на конце звучат чуть хрипло, но это даже добавляет глубины простоте песни. Все собравшиеся начинают тихонько подпевать, и наши голоса сливаются, заполняют зал.

Когда стихают последние ноты, наступает абсолютная тишина. А потом бар взрывается аплодисментами и радостными криками.

– Споёшь нам ещё? – спрашивает Дэйви, наклоняясь поближе, чтобы я могла услышать его сквозь шум.

Я улыбаюсь и качаю головой:

– Не сегодня. Это было только ради Элсбет. Остаток вечера ваш, ребята.

Когда я возвращаюсь за стол, Элсбет крепко обнимает меня.

– Это – твой самый лучший подарок!

– Неужели даже лучше, чем зелёные тени для век и полкило ирисок из патоки? – вспоминаю я свой последний подарок ей..

– Ну, они примерно на одном уровне, – она улыбается. – Но песня была прекрасна.

$

Как обычно, в среду Бриди заходит на чай, и я показываю ей брошь, найденную в кармане маминого пальто. При виде неё лицо Бриди светлеет.

– Это подарок Алека, символ любви. Похоже, раньше принадлежала его матери. Такие броши солдаты и моряки дарили подругам и жёнам, чтобы те, находясь с ними в разлуке, хранили их подарки у сердца.

Бриди вынимает платок из рукава кардигана, протирает брошь.

– Видишь, это серебро. Надо только отполировать хорошенько, и будет как новая. Твоя мама всегда носила её – если не приколотой к чему-нибудь, то в кармане.

Я решаю воспользоваться случаем и надавить уже по-настоящему.

– Бриди, что случилось с моими мамой и папой? Вы рассказываете мне отдельные эпизоды, но я хочу знать всё.

Она ошарашенно смотрит на меня.

– Вы о чём-то умалчиваете, да? – продолжаю я.

– Ну, Лекси, история тут и правда есть. Но не уверена, что именно я должна тебе её рассказать.

Как ни стараюсь, я не могу скрыть своё раздражение.

– Если не вы, то кто же тогда, Бриди?

– Может быть, Майри.

– Но она живёт в Америке!

– Верно, – соглашается Бриди и невозмутимо берёт очередное печенье. – И скоро она сюда приедет. Она приезжает каждый год, навестить братьев и сестёр. Я рассказала ей, что ты вернулась домой. Она будет рада встретиться и пообщаться с тобой.

Флора, 1942

Утро было свежим, воздух – чистым, как вода в ручейках, сбегавших с холмов, когда Майри и Бриди встретились у пристани с Роем и Хэлом, чтобы показать им дорогу к домику смотрителя.

Флора была рада провести время с хорошими людьми, но чувствовала, что тоска по Алеку мучает её ещё сильнее. Убирая кухню после того, как напекла целую гору печенья, она старалась отвлечься от своих забот и улыбнулась, услышав голос Бриди.