Тайна Великих Братьев - [8]
Но у Лёшки уже настроение немного испортилось. Тогда Митрич решил помочь:
— А не знаешь ли ты, почему все народы, какие только на земле живут, называют храброго человека соколом? Правда ли что сокол — удалец и смельчак?
— Правда, — подтвердил Лёшка. — Против соколиного сердца никто не выстоит.
— Вот как? — обрадовался Митрич. — Это же очень интересно, мой Великий Брат. Рассказывай, рассказывай!
— Летели над рекой утки, — уже веселее стал продолжать Лёшка, — Крыльями посвистывали. И вдруг!.. Головная — камнем в воду! Только брызги кругом. И нет уж на озере ничего: под воду ушла. А другие-то утки — врассыпную! Да не всем уйти удалось! От одной кряквы — пух по воздуху да кожа с перьями. Что такое? Сапсан с неба пал — отлеталась утка.
Перевел Лёшка дух, сказал:
— Сколько я видел — сокол добычу на лету берёт. Ни на земле, ни на дереве не трогает. Успела птица куда ни на есть приткнуться — её счастье. Вот так.
— Ещё что о соколе скажешь, Лёша? — спросил Митрич.
— Ещё скажу: глаз у него далёкий. Ужасно меткий глаз. За версту, небось, птичку видит и внагон идёт.
Лёшка внимательно оглядел товарищей и продолжал:
— Я и гнездо соколье выглядел. На горе́. Как-то к гнезду тому орёл залетел. Здоровенный, чёрт! Уселся на берёзе, — добыча при нём. Только пировать стал — бросил сокол гнездо и во все крылья — к нему.
— Кажись бы, сапсан — птица небольшая, с ворону всего, а смотри-ка: рванулся орёл, пятки засверкали!
— Может, не сокол это, а ястреб-тетеревятник? — испытующе спросил Митрич. — Разница-то между ними есть?
— Есть! — твердо сказал Лёшка. — Хоть и похожи они издали и величиной и краской, только и отличка заметная есть. У сокола крылья подлинней, серпами, а хвост — покороче и поострее. Да и побольше маленько тетеревятник.
— Верно! — одобрил Митрич. — А как ястреб добычу берёт, ты видел?
— Да, — откликнулся Лёшка. — Ястреб, тот и птицу и зверюшку хватает хоть где: косача в ветвях берёт, чирка — на воде, галку в воздухе забивает, косого в кустах может сцапать, а белую голубку у Сашка выхватил чуть не из сарая…
Потом наступил черёд докладывать Великому Брату Ивану Косому. Он доложил, как устроены глаза у птиц и как птицы шею поворачивают.
— Все птицы — как птицы, — сказал Иван Косой, — глаза — по бокам головы. И только у сов — впереди, как у Геньки Муртасова.
Сашок сердито засопел: «На Главном Совете находишься — не где-нибудь!».
Но Ванька Косой не обратил на эти знаки никакого внимания.
— А раз по бокам головы, так и видят, я думаю, больше. Я к иным птицам со спины крался — замечают! Человек не сильно голову поворачивает, а сова её прямо к хвосту завертывает!
Рассказывая это, Ванька вытягивал свою худую шею, пялил чёрные большущие глаза и даже надувал щёки, изображая сову.
Сашок не выдержал и тихонько ткнул Ваньку в бок.
— Не мешай докладывать! — обнажая белые зубы и отталкивая локтем Сашка́, сказал Косой и неожиданно повернулся к Митричу: — А что, Кузьма Митрич, Великим Братьям смеяться нельзя?
Старик весело почмокал трубочкой:
— Можно, Ваня. Продолжай.
— Вот я и говорю, — как ни в чём не бывало стал рассказывать Иван Косой, — очень интересные у птиц глаза. Шёл я лесом как-то, вижу — соколик сидит. Чеглок называется. Вдруг вытянул он шею, вот так, примерился глазом и — пулей вперёд. Триста шагов — я потом мерял — секунд, верно, за пять промчал. Стрекозу увидел. Вот глаза какие!
А Мишка Губкин по Приказу рассказал, как птицы летают: одни как бы гребут, а другие — парят. Стриж, скажем, так гребёт, что вёрст, считай, полтораста в час пролетает.
— Больше ничего сказать не могу, Приказ выполнил, — похвалился Мишка.
Тогда все повернулись к Митричу: что-то он скажет?
Развернул старик бумажку, прочитал ребятам:
Приказывается тебе, Великий Брат Морозов, узнать, какие бывают Песни Деревенского Леса и доложить о них на Главном Совете. Приказ выполнить к первому августа».
Обвёл Митрич взглядом мальчишек, выбил трубочку о треногу над костром, начал:
— Ещё нет солнца на небе, ещё только собирается оно блеснуть золотым горбом в далёкой дали, а наш лес, ребятки, начинает уже свою великую неумирающую песню. Поёт он её много веков и петь будет до тех пор, пока существует. Что же это за песня, Великие Братья?
Вот какая это песня:
Шумит тихонько, шелестит листва на берёзке да осинке; будто чешуя на маленькой змейке, шуршат иголки на сосне и ели; отрывисто выговаривает своё «кли-кли» кукушка; звенят славки и пеночки, посвистывает чечётка — красная шапочка; «пинь-пинь-таррррр» — картавит синица; серебряно вызванивает свиристель-красава; разными голосами перекликаются звери. И все эти звуки сливаются в одну неумолчную, нескончаемую песню нашего леса.
О чём эта песня? Давайте послушаем её…
Замолкли Великие Братья, прислушались. И впрямь: поёт лес, перекликается тысячами голосов на сотни ладов.
— А вы меня раньше о температуре у птиц спрашивали, — вспомнил Мишка Губкин. — Расскажите об этом, Митрич.
— И об этом скажу. Только начнём с другого. Птиц вы хорошо знаете. Заметили — непоседы они и молчать не любят: с ветки на ветку попрыгивают, песни поют, за бабочками гоняются, кору долбят. А то играют, дерутся. Выходит — быстро живут. А чтоб, скажем, печка сильно горела, надо ей много дров. Так и птицам: для такой жизни уйма еды нужна.
