Тайна Великих Братьев - [12]

— Впереди — от задних лап след, — поправляет Митрич. — Заяц, когда бежит, — задние ноги вперед выносит, передние обгоняет. И получается: следы — передние, а ноги — задние.

След у беляка, и верно, велик. Посмотришь: невесть кто пробежал! А разгадка лёгкая: беляк на бегу пальцы широко ставит, густой шерстью они у него опушены. Бежит он и печатает задними ногами здоровенные дырки!

Старик стирает заячьи записи, рисует новые следы. Спрашивает:

— Это от какого зверя?

Великие Братья переглядываются, улыбаются:

— Это — собачьи следы, Митрич.

— Вот и нет. Собака таких печатей не ставит. Это волк отметился.

— Что-то непохоже, — сомневается Лёшка.

— Может, нарисовал я их не очень хорошо, — говорит старик, — только и в моей цепочке видно: волчьи это следы, а не собачьи. Вот почему. След этот крупней, чем у собаки. Конечно, у большой овчарки и след крупный. Но у волка ход прямее, да и расстояние между каждым следом больше. Шаг у серого размашистей, просторней, ровнее. Это потому, что он трусит всё одним нарыском, а собака — то идет, то скачет, то рысью бежит.

Митрич рисует ещё одни следы. В один ряд. Ямка за ямкой.

— Эти вы хорошо должны знать, ребята. Так Лиса Патрикеевна отмечается. Похожа её роспись на волчью и собачью — это верно. Но и разница приметная есть. Цепочка у лисы прямая, на волчью похожа. Но следы меньше и рисунок другой. И от собачьих отличка есть. Два средних пальца у лисицы вперёд маленько выдаются. И ещё вот какая разница: у собаки подушки лап голые — ясно видны на снегу. А у лисицы опушены. Печатаются только голые концы пальцев.

— А какой тут передний след, какой — задний? — спрашивает Лёшка. — Не пойму я что-то, Митрич…

— У Патрикеевны и не угадаешь, Лёша. Бежит она рысью и задние лапы в следы передних ставит, хитрущая!..

Теперь посмотрим, как Мишка Топтыгин расписывается. Вообще-то бурые мишки всю зиму в берлогах лежат да лапу, говорят, сосут. На снегу свою подпись оставляет только тот, кто рано проснулся, или шатун, бродящий всю зиму.

У Топтыгина совсем особенный след — не спутаешь ни с кем. Вот мишкина роспись. Смотрите, какая следовая подушка: вроде задом наперёд. Широкая пятка впереди торчит, а узкий носок позади. Около пятки — отпечатки пальцев и когтей.

— Верно, — кивнул Ванька Косой. — Похоже на морду барана с пятью рожками.

— И вот так каждый зверь, каждая птица по-своему пишут, и знающему человеку легко прочитать эти буквы.

Сашок трогает старика за рукав:

— Кузьма Митрич, а Кузьма Митрич! Пойдёмте сейчас следы искать! Я уже научился. Честное слово!

Старик качает головой:

— Не выйдет у тебя пока ещё. Ты только азбуку узнал, только буковки отдельные. А слов ещё не прочтёшь. Летом, по чернотропу, трудно это. Давай подождём, когда снег выпадет.

— Конечно! — хмурится Мишка Губкин. — Сашку́ сразу подавай всё.

Старик внимательно смотрит на Мишку и спрашивает:

— А может, совсем не пойдём? Скучно?

— Не скучно, — смущается Губкин, — только трудно. Рыбу вот куда легче ловить…

— Можно, конечно, и рыбу ловить, — помолчав, соглашается Митрич. — Да ведь в любом деле знания нужны. А их без труда не добудешь.

— Мишка всегда так, — замечает Сашок. — Ему что полегче подавай. Зря мы его, лодыря, в Великие Братья приняли!

Губкин от обиды даже вскакивает со своего места. Мягкие, овсяного цвета, волосы падают ему на глаза, толстые губы мелко дрожат.

— Если б ты не такой маленький был, посадил бы я тебе шишку под глаз. Вот и читал бы мой след.

— Ну, довольно, довольно, ребята! Кому интересно — учись, кому неохота — не надо. А ругаться — последнее дело.

— Да я, может, первый пойду, — хмуро говорит Мишка, видя, что его никто не поддерживает. — Сам Митрич объявил, что не всё сразу.

— Так вот, — гасит ссору старик, — давайте договоримся: как первый снежок выпадет, — на лыжи и — в лес. Сейчас мы с вами приготовишками были, а в лесу — первый класс уже. Научитесь слова читать, тогда и за книжку возьмёмся. А то я ещё сам многого не знаю, ребята.

— Так мы же пока совсем ничего не умеем, Митрич…

— «Хочу» — половина «могу», дорогие мои Великие Братья!

9. ЗНАК ВЕЛИКИХ БРАТЬЕВ

Шуточное ли дело Сашку доверили!

Сидит Великий Брат верхом на меринке, в бока лошажьи пятками постукивает, покрикивает, подражая отцу:

— Шевелись, волчья снедь, воронье мясо, травяной мешок!

Меринок прядает ушами, поворачивает добрую морду к Сашку: «Чего ругаешься, хозяин?..»

А хозяин вовсе и не ругается. Просто Сашку немножко грустно и немножко весело. Думает он. Задачу решает.

Весело потому, что не Кирьке и не Григорию — старшим сыновьям, — а ему, мальчишке маленькому, сказал отец:

— Пойдёшь со мной в поле, сынок. Бороноволоком будешь.

И вот едет на меринке Сашок, клин под озимые равняет, вокруг поглядывает.

Вся округа ему отсюда, как на ладошке, видна. Направо — рукой подать — станция. А налево — лес; он сейчас реже стал, только там, где сосна Кровавая Клятва стоит, такой же густой и зелёный. Позади деревня родная — Сказ, — будто кто взял в горсть разные избы и кинул их на землю как попало. Куда упали они, там и привились, корешки пустили, пристройками обросли.

А за лесом, за полями — дали неоглядные, даже представить себе их невозможно. Учитель в школе говорил: нет у мира конца. Как же нет? Должен же быть! Ведь у всего край имеется. Хотя какой же конец у мира? Небо? А за небом что? Как-то не верится, что за небом ещё что-то, а там — ещё что-то и ещё.