Тайна трех четвертей - [89]

Я услышал, как многие ахнули. Линор Лавингтон молчала очень давно.

– Ему было пять, верно? Он мог прожить еще семь или восемь лет, но на самом деле умер через пять. Ты рискнула жизнью моей дочери, твоей племянницы, чтобы спасти собаку, которая умерла через пять лет после этого.

– Мне очень жаль, – тихо сказала Аннабель. – Но… ты не должна делать вид, что не понимаешь любви, Линор, и того, что она заставляет нас делать. В конце концов, мы все слышали про твоего мистера Мак-Кроддена, с которым ты провела три дня. Однако ты страстно его любила, разве не так? И теперь я понимаю – в отличие от всех остальных, ибо никто не знает тебя так, как я, что ты все еще его любишь. А я любила Скиттла, хотя его жизнь была такой короткой. Любовь, – продолжала Аннабель, поворачиваясь к Пуаро. – Любовь, – вот истинный виновник, мистер Пуаро. Почему моя сестра пыталась ложно обвинить меня в убийстве? Потому что твердо решила отомстить за вред, который я причинила ее дочери много лет назад, – и все из-за того, как сильно она любит Айви. Сколько грехов и преступлений совершено во имя любви!

– Возможно, так и есть, – сказал Мак-Кродден-старший, – но не можем ли мы перенести обсуждение эмоций на другое время, а сейчас обратимся к фактам? В своей записке к вам Кингсбери писал, что слышал, как мисс Лавингтон сказала своему собеседнику – теперь мы знаем, что это была ее мать, – что незнание закона не отменяет ответственности. Какой смысл в ее словах? В какой момент и в связи с чем могла миссис Лавингтон ссылаться на незнание законов? Сожалею, если мой вопрос покажется вам слишком педантичным.

– О, друг мой. – Пуаро улыбнулся Мак-Кроддену. – Главным педантом должен быть Эркюль Пуаро. То, о чем Кингсбери писал в записке, имело следующий смысл: он слышал, как мадемуазель Айви «говорила в таком особом роде то что» незнание закона не является защитой. А это значит, что то же самое можно сказать и «в другом роде», если этот «особый», разве не так? Другими словами, но имеющими тот же смысл. Вы помните, Кингсбери также писал «Джон Модден» вместо «Мак-Кродден». Он не относился к числу людей, для которых важна точность языка и формулировок.

– Совершенно верно, – сказал Роланд Мак-Кродден, – но, как бы мисс Лавингтон ни сформулировала свою мысль, она ведь понимала, что ее мать знает, как и любой человек в нашей стране, что фальшивое обвинение в убийстве и попытка представить ложные улики являются незаконными. Едва ли это то, о чем можно сказать так, чтобы твой довод приняли: «Извините, милорд, я понятия не имел, что такое поведение запрещено и все считают его возмутительным».

– Но разве не в этом состоял довод, который мисс Лавингтон привела своей матери и который подслушал Кингсбери? – спросила Джейн Доккерилл. – Незнание закона не будет принято во внимание никаким судом?

– Я понимаю, почему вы так считаете, мадам Доккерилл, и также вижу здравый смысл в рассуждениях мсье Мак-Кроддена, – сказал Пуаро. – Однако оба ваших довода неуместны, потому что Линор и Айви Лавингтон не обсуждали защиту при помощи довода о незнании закона, не спорили о том, сработает ли такая стратегия в данном случае. Они говорили совершенно о другом!

– В каком смысле не обсуждали, мистер Пуаро? – спросил инспектор Трабвелл. – Мистер Кингсбери написал в своей записке, и мы все слышали…

– Да, да. Позвольте мне объяснить, что слышал сам Кингсбери. Все удивительно просто: мадемуазель Айви предупреждала мать, что очень скоро она будет разоблачена, потому что она единственный человек, связанный со всеми четырьмя адресатами писем. Полагаю, она сказала примерно следующее: «Очень скоро будет обнаружено, что ты и Джон Мак-Кродден знали друг друга, а Фредди, сын Сильвии Рул, учится в одной школе с Тимоти, поэтому бесполезно утверждать, что ты не знаешь Рулов[45]. Это ни к чему не приведет. Тебе никто не поверит». – Пуаро замолчал и пожал плечами. – Или, как Кингсбери написал в своей чрезвычайно полезной записке, «говорила в таком особом роде».

– Рулы, – повторил я шепотом. – Айви говорила не о законе, речь шла о семье Рулов.

– Теперь понятно, – сказал Роланд Мак-Кродден. – Спасибо, что вы нам объяснили, мистер Пуаро.

– Всегда к вашим услугам, друг мой. А теперь осталось пролить свет еще на один вопрос. Мадам Лавингтон, я должен кое-что вам сказать. Полагаю, это будет интересно. Вы терпеливо сидели и слушали, как я объясняю вещи, которые вам прекрасно известны. Но у меня есть для вас сюрприз…

Глава 37 Завещание

– Итак, давайте послушаем, Пуаро, – вмешался Джон Мак-Кродден. – Каким будет последнее откровение? – Он говорил насмешливо, словно все, что до сих пор прозвучало, было ложью.

– Барнабас Панди не собирался вычеркивать мадемуазель Аннабель из завещания, – у него вовсе не было такого намерения! Старый мсье хотел лишить наследства Линор Лавингтон.

– Это не может быть правдой, – возразила Аннабель. – Он обожал Линор.

– Я провел небольшой эксперимент, – сказал Пуаро. – Но на сей раз не с пишущими машинками. Вместо них я обратился к человеческим существам. В офисе Роланда Мак-Кроддена работает женщина, к которой он без особых на то причин питает отвращение.