Тайна староверского золота - [57]

Тяжелые мысли, терзавшие Митрофана последние несколько часов, разом улетучились, и он с благодарностью взглянул на Назария, в очередной раз подивившись его проницательности.

Старший, как бы прощаясь, еще раз обошел всю пасеку, остановился около контрольного улика, который стоял на больших самодельных весах, потрогал висевшие вместо гирь камни, достал из кармана рубахи листок и что-то написал на нем. Так же гудели пчелы, да черные птицы с дальнего угла поляны издавали громкие пронзительные звуки. Собаки скрывались под навесом от изнуряющей жары и часто вздрагивали телом, отгоняя докучливую мошкару.

Главный зашел в омшаник, где Митрофан поил китайца каким-то настоем. Назарий подошел к окну и облокотился на подоконник совсем рядом с полатями, на которых лежало обнаженное, истощенное тело. Он внимательно посмотрел в черные глаза китайца. Под этим взглядом незнакомец попытался приподнять голову с подушки, набитой душистой травой и издающей приятный ванильный запах. Из-за светлой чистой рубахи, коротенькой бороды и длинных волос китаец, видимо, принял пришедшего за доктора, который сейчас будет расспрашивать о его болезни и подбирать снадобья для лечения. Но Назарий отвел взгляд и, не проронив ни слова, тихо отошел в глубь омшаника. «Не время сейчас расспросы устраивать. Митрофан знает, что делать надо», - подумал Назарий. Да и ожившие глаза чужака уже не говорили о близкой смерти. - Значит, дело пошло на поправку, китайцы народ выносливый».

Митрофан поставил кружку на примитивный столик, подошел к Назарию и сказал:

- Вижу, вы уходите. Может, советы какие дадите?

- Нет-нет, ты и так хорошо справляешься. Да и сынок у тебя толковый. Все подробно рассказал. И пасека у вас в порядке. Ну а что касается этого несчастного - его выходить надо. Думаю, жить будет. И искра в глазах появилась, хотя и жар полностью не спал, и слаб еще. А его слова об испытаниях, выпавших на Медянскую и Комаровскую общины, мы на месте проверим. Тяжело у меня на душе, ведь там наши братья и сестры.

- Вот и китаец в бреду говорил: нелегкая у них жизнь. Знает об этом явно не понаслышке, про две уральских общины упоминал. В бреду какого-то Григория вспоминал. Да и про японцев что-то невнятно рассказал. Удивительно, даже не верится.

- Всякое может быть. Но все это надо проверить.

Назарий попрощался и, не оглядываясь, вышел на воздух. Там его уже ждал Арсений, чтобы проводить. Они шли по верхней части большого распадка, вдыхая свежий воздух, наполненный ароматами цветущих трав.

Сверху им был хорошо виден извилистый ключ с блестящей на солнце, будто серебряной водой, по берегам которого росли плакучие ивы вперемешку с белыми березами да зарослями цветущего шиповника. Ручей разрезал распадок на две части. На правой стороне, почти рядом с домами хутора, шел сенокос. Молодые парни на лошадях подтягивали длинными вожжами небольшие копешки сена. Загорелые, по пояс раздетые мужчины вилами подавали его на стожки, а женщины в бе лых платках принимали эти охапки высушенной на солнце травы и раскладывали их равномерно по окружности быстро растущего стога. Запах свежей подвяленной травы долетал до распадка и уходил еще дальше, до окончания Самаргинского перевала. Арсений невольно залюбовался слаженной работой, ему захотелось быть там, вместе с хуторянами.

Назарий жестом показал Арсению остановиться. Сам же пошел дальше, чтобы в одиночестве и тишине привести в порядок мысли. Главный опять задумался над тем, что сказал ему Митрофан. Он был почти уверен, что китайца удастся спасти от сильной хвори и истощения. Назарий знал, что это закаленные люди и могут быстро приспособиться и побороть холод, голод, болезни в любых, самых сложных передрягах. Но что это за карта, так умело сделанная? Кажется, будто мастерица-рукодельница тонкой вышивкой занималась, используя все цвета шелковых нитей, будто на выставку готовила. Значит, китаец шел по уже разведанному пути, двигался по карте. Кто-то же вывел его и показал начальные ориентиры, где находятся ключи и распадки, что так подробно обозначены на ней. Евдохинский ключ и его берега точь-в-точь как на вышитом рисунке.

Назарий присел на пень, вытащил из кармана мягкий матерчатый рулончик, развернул его и опять стал рассматривать свою находку. Он давно имел дело с топографическими картами, но такой никогда не видел. Было ясно, что без привязки к конкретной местности она бесполезна. Свернув карту, он положил ее обратно в карман просторной рубахи. В голове роились противоречивые мысли.

- Что-то много непонятного в последнее время происходит, - рассуждал он. - На ближнем лугу, совсем рядом с хутором кто-то спал под копной сена и почему-то оставил подержанные сапоги, изготовленные на Муданьцзянской обувной фабрике. Когда женщины после этой находки забоялись туда идти копнить сено, я отправил двух мужиков с собакой сделать засаду. Те просидели в зарослях два дня и ночь, но так никого и не обнаружили. Однако стоило только снять засаду, как сапоги исчезли и опять кто-то там устроил ночлег. Видимо, было прохладно, и неизвестный укрывался фуфайкой примерно такого же цвета, что и у нашего китайца. Он оставил ее в копне, прикрыв сеном. Прошло уже несколько дней, но никто не приходит и фуфайку не забирает. А совсем недавно у последнего дома дальнего хутора кто-то набирал воду из колодца, а затем открутил толстенную проволоку и унес ведро. Утром пришли бабы за водой, а набирать нечем. У колодца - свежая лужица и четко видны следы резиновых сапог: одни примерно тридцать девятого размера, другие - сорок третьего. По следам видно, что неизвестные недавно ушли от колодца, видимо, уже светало. Значит, их много, если такое большое ведро потребовалось, варить-то в чем-то надо. Да и мужики, видать, не слабаки: это ж какую силищу иметь надо, чтобы после кузнеца раскрутить такую, в палец толщиной проволоку. Следы их стоянки потом обнаружили на сопке.