Тайна староверского золота - [22]
Последние годы для проводников стали трудным временем. Русские все плотнее закрывают рубеж. Раньше, до прихода японцев в Китай, граница с Россией была почти открыта - такая благодать!
Шен закрыл глаза, втянул через трубку воздух, чтобы он пропитался запахом табака. Ему стало приятно, он даже заулыбался. Вспомнил русские села, знакомых крестьян, у которых он бывал в гостях, их побеленные избы, где так уютно и чисто, где на всех окнах цветы с красными бутонами, их так много, что они создают приятный аромат во всех комнатах большого рубленого дома; бани, топящиеся по-черному, с липовым медовым веником - паришься-паришься, кажется, вот-вот шкура на тебе загорится, открываешь дверь - и с разбегу в воду, тут же выскакиваешь из нее - и как будто заново родился, усталость прошла, и насморк как рукой сняло. А какое гостеприимство! Не успеешь зайти в дом, а там уже стол накрыт, и чего только на нем нет, даже самогонка. А борщ, приготовленный в большой, как фанза, русской раскаленной печи! Издали ощущаешь его аромат…
Шен широко улыбнулся к удивлению Гао. Не часто сыну доводилось видеть таким отца, и он тоже неожиданно для себя растянул губы, показывая ровные белые крепкие зубы.
- Будем обратно идти - зайдем на часок к Николаю. Хотя без подарков как-то неудобно, а все равно зайти хочется. Он добрый человек, и без гостинцев примет. На гармошке поиграем, песни русские споем.
«И надо же, даже «барыню» под гармошку научился плясать, - опять пустился Шен в воспоминания. - А какие блины! А картошка «в штанах» да с красной рыбкой - за уши нашего брата не оттянешь»…
Ему всегда нравились русские женщины: у них длинные русые косы, яркий румянец, голубые или карие глаза. У русской хозяйки полно запасов и в печи, и в погребах - на две зимы хватит. Не про них ли и пословица сложена: не красна изба углами, а красна пирогами. А я бы еще добавил - борщами. Вот из таких русских семей и нынешние парни, видать, народ крепкий. Спокойные, на усталость не жалуются, а ведь одежда на спине уже солью покрылась. Двое этих крестятся одинаково, двумя пальцами, и каждый себе под нос что-то шепчет, видимо, какую-то молитву из раза в раз повторяет. И, что интересно, в разное время.
Подрядчик еще в лесу, передавая русских, предупредил:
- Ты смотри за парнями внимательней - молодые и у них своя вера и свой бог. Хотя вольностей не позволяй, а то и потеряться могут, говорят, что Россию не помнят.
Проводник даже переспросил:
- Они же, кроме одного да китаянки, русские. Почему у них другой бог? Как же так?
А хитрый и пробивной Ван снял свою кепку и надел на палец. И так сделал три раза. Вот тогда я понял. В Харбине много русских церквей и каждый в свою ходит, а молитвы общие.
А тут почему-то Ван не появился. До последнего ждали еще одного таинственного путника, и уже уходили из Шуфанского леса, как неожиданно стрельба началась, поднялась какая-то суматоха. Еще и дождь пошел, и уже в темноте женщину привели, китаянку. За нее отдельно и очень хорошо заплатили. А подрядчик, видимо, очень торопился, ничего не сказал, только подскочил близко, решетку из пальцев показал и рукой вокруг шеи покрутил. Я понял, что головой отвечаю за прибывшую в последний момент. Надо понимать, ценная дама, особого пригляда требует. Может, из тюрьмы сбежала и близкие люди решили ее подальше спрятать. Хотел рассмотреть ее поближе, но она быстро отвернулась и скрылась в кустарнике. Только тихо сказала, что пойдет последней. Так и с Ваном заранее договаривались, хотя всегда мужчина-китаец группу в походе замыкает: надежней себя чувствуешь, зная, что никто не отстанет. Видимо, маленькая китаянка решила в нужный ей момент отделиться от группы и хочет сделать это так, чтобы проводник не видел, когда она исчезнет. Подобное в нашем деле бывает. Ночью в лесу отряд большой, а пересекли границу - смотришь, к утру несколько человек осталось. На этот раз на границе могло быть и хуже. Шел дождь, была полнейшая темнота. Стреляли совсем близко от заросшего лесом глубокого оврага, где укрывалась группа в ожидании последних клиентов. Возможно, японцы опять сунулись на чужую территорию, и это отвлекло советских пограничников от места перехода рубежа, которое и выбрал Шен. Оккупантов проводник ненавидел: мало того, что свои порядки всюду устанавливают, с легкостью расстреливают за всякую мелкую провинность, сгоняют людей на свои военные стройки, так и срывают его налаженное дело, которое худо-бедно помогает ему кормить семью, жить лучше многих соотечественников.
Трудно и опасно стало переходить границу. Шен часто откровенничал со старостой из Дун-И Лун Сяном: «Не верь дере венским, хотя они и опытными себя считают, что они так просто переходят границу и что кто-то из российских пограничников им помогает, - это просто хвастуны и говорят неправду. Всегда волнуешься, когда ночью, сидя в засаде в глухом лесу или кустарнике, ждешь, как проедет конный разъезд. И вот он уже далеко, а тебе кажется, что прошла вечность, а пограничники где-то рядом, и видят тебя, и готовы открыть огонь при первом твоем движении… Ведь у солдата тоже нервы на пределе: малейшая неосторожность, шорох, стук о камни - и он выдаст себя, а нарушитель мешкать не будет, чтобы бить наповал. Проводник же не один, отвечает за целую группу… Отсюда постоянное тревожное чувство: как бы на засаду не нарваться, под пули не попасть. И неважно, русские они или японские. За одну ночь перехода в весе теряешь. Платок с головы снимешь - а там седина, которой вчера еще не было… Даже во сне, когда опасность далеко позади, слышишь стук копыт пограничного разъезда и грозное: «Руки вверх! Вы нарушитель государственной границы! Стой, стрелять буду!» Жуткий лай собак, красные ракеты, стрельба, тебя окружают, за каждой кочкой ружье чудится… Со страхом просыпаешься. Посмотришь вокруг - все отдыхают, а тебе уже не до сна. Весь в поту, рубаху хоть выжимай, с нетерпением ждешь темноты. Уставший и измученный вернешься из похода домой и думаешь: хорошо, что живым вернулся, нет, больше не пойду в Россию, тяжело это и опасно. Но проходит несколько дней, отоспишься, отвлечешься домашними делами - и опять тянет в тайгу, как будто твои тропы с тобой разговаривают и зовут: иди, иди! Да и Ван просит, выгодным подрядом соблазняет. Вот и идешь. А сейчас, когда японец стал своих шпионов засылать, русские сделают все, чтобы на границе большой замок повесить, и стрелять будут без предупреждения. Так что пускай ваши деревенские хвастуны знают: скоро ходьба к соседям закончится, хотя очень жаль, ведь наша дружба веками длилась»
Такую книгу читатель держит в руках впервые: она о людях совсем еще недавно засекреченной профессии, дальневосточных золотопромышленниках. О нелегком труде, о выпадающих на их долю заботах и скупых радостях. Книга представляет собой таежный детектив, главные герои которого — бывалые старатели — попадают в экстремальные условия и с честью выбираются из них. Автор, в свое время деятель краевого масштаба пишет не понаслышке: он долгое время работал в крупной золотопомышленной артели и хорошо знаком с жизнью приискателей.
Повесть «Мрак» известного сербского политика Александра Вулина являет собой образец остросоциального произведения, в котором через призму простых человеческих судеб рассматривается история современных Балкан: распад Югославии, экономический и политический крах системы, военный конфликт в Косово. Повествование представляет собой серию монологов, которые сюжетно и тематически составляют целостное полотно, описывающее жизнь в Сербии в эпоху перемен. Динамичный, часто меняющийся, иногда резкий, иногда сентиментальный, но очень правдивый разговор – главное достоинство повести, которая предназначена для тех, кого интересует история современной Сербии, а также для широкого круга читателей.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.