Тайна, похороненная в бетоне - [11]

В ПОДВАЛЕ Ляпуха находился на особом положении. Распорядок дня и заботы его обитателей он игнорировал, а Отец и Бородатый не обращали на это внимания. Целыми днями, жалуясь на нездоровье, он дремал в своем ящике. Когда Маруся была свободна от снабженческих забот, он охотно вступал с ней в разговор.

— Ну, вот, скажи–ка, Алексей (она не любила прозвищ), — спрашивала она его, — что ты, как пиявка, на теле у трудового народа сидел? Неужто тебя никогда совесть не грызла? Люди зарабатывали свою трудовую копейку, боролись за жизнь доктора Хайдера, проливали кровь в Афганистане, а ты, значит, в это же время грабил народ?

— Какой Хайдер? Причем тут Хайдер? Я работал еще при Сталине. Но, были бы у меня силы, я бы и сейчас кожу[55] кое у кого повытаскивал! Слыхала ты, какую дачу себе Горбачев в Форосе отгрохал? Это он — «трудовой народ»?

— Все равно нехорошо, — не соглашалась Маруся. — Грех это — жить за счет трудящихся масс! Мне депутат горсовета Пасленков рассказывал в политклубе, что скоро он и другие демократы насовсем расправятся с такими как ты, и преступности в городе не останется.

— Да не трогал я трудяг–то, — говорил ей Ляпуха.

— Это как же, не трогал? На лбу, что ли, у них написано, кто буржуй, а кто бедный?

— Вот и глупая ты, баба! Как еще написано! Например, подъезжает на «Победе» к базару — тогда еще в Советскои Союзе иномарок не было — эдакая фря. Пальчиком разманикюренным в арбузы на лотке тычет. У такой никогда не убудет, хотя она и визжит громче всех, когда кошелька не находит в своем ри¬дикюле.

— Все равно грех! — не сдавалась Маруся. — А с грехом надо бороться. Ты боролся?

— Как это? — не понял старик. — Сам с собой, что ли?

— Дык сам с собой, конечно! Вот в церкви такую историю мне рассказывали… Будто бы монах Макарий все гневался да гневался. Все враги ему какие–то мешали. И ушел он в пустыню. И вот как–то поставил он кувшин с водой, а кувшин упал. Только поставит, а кувшин снова падает! И так — три раза. Рассердился монах! Но понял, что причина гнева — внутри него самого, и бороться надо с внутренним врагом. И победил его! Смиренным стал! Вернулся в монастырь, святым сделался. В церковном чине даже икона есть — Святой Макарий называется. Вот и тебе, Алексей, тож надо было бороться с собой!

— Боролся… Когда уж руки подводить меня стали, я сунулся в ментовку за паспортом. А мне там: «Устройся сперва на работу, тогда выдадим!». Хотел устроиться часовщиком — я в этом деле смыслю — там такая же песня: «Получи паспорт — тогда приходи». Ну, и пришлось еще много лет — это уже при Андропове и Черненке — бороться… с чужими кошельками.

Маруся крестилась, просила Господа: «Прости его душу грешную!»

СЕЙЧАС Ляпуха, выслушав Бородатого, вернулся на свое место и стал укладываться на ночь, слыша, как Маруся шепчет молитву. А Бородатый пошел наверх.

Закончил свое занятие с окурками Сортирщик. Стылый лег поблизости от кровати больного Отца, как приказал Ляпуха. Для всех наступила еще одна ночь. И хотя она была душна и смрадна, они этого не замечали и получали такое же удовлетворение, как если бы спали на даче в Форосе…

***

А НАВЕРХУ текла другая жизнь — бурная, митинговая, конфликтная, социально обостренная. Жидкая прослойка демократов, сумевшая прорваться сквозь хитроумные кордоны, возведенные на пути к власти всесильными партаппаратчиками, все–таки сумела овладеть частью мандатов в представительных органах и теперь добивалась отмены шестой статьи Конституции СССР, закрепляющей ведущую роль КПСС в обществе. Политические страсти кипели как в центре, так и на местах.

Соответственно прибавилось работы в органах внутренних дел — кроме выполнения оперативной работы необходимо было обеспечивать порядок на митингах, что не вызывало у их работников большого энту¬зиазма. Вот и сейчас начальник милиции Кейбин, отвечая на звонок председателя горсовета Иваненко, пытался возражать:

— Ну, почему митинг должен проходить именно шестнадцатого числа? — спрашивал он. — Пусть этот Пасленков со своей долбаной «Солидарностью» перенесет митинг на неделю!

— А что изменится? — спросил Иваненко.

— У нас людей прибавится, человек пять из отпусков выйдут!

Подполковник даже председателю горсовета не мог сказать, что на шестнадцатое число запланирована операция по задержанию сходки авторитетов, которая потребует концентрации всех сил. Прежний начальник милиции, как знает Кейбин, просто сообщил бы председателю об оперативном плане и нашел бы понимание. А вот Кейбину, решившему застраховаться от случайностей строгим выполнением инструкции об оперативном плане, приходилось изворачиваться. Тем более, что ему доложили о некоторых контактах Иваненко с одним из активистов преступной группировки.

— Я вот, знаете, чем сам сейчас занимался? — продолжал Кейбин. — Только что приехал с рынка, где задержал гражданку Подсолнухову, которая торговала крадеными вещами из гуманитарной помощи. Да–да, та самая, многодетная мать, которая всем жалуется на свою бедность. А сама устроила у себя в доме притон. Почему я сам этим занимался? А больше послать было некого!

— Если проблема только в этом, то отзовите своих отпускников, — посоветовал Иваненко. — А мне лишние проблемы тоже ни к чему! Клуб «Солидарность» начнет кричать на каждом перекрестке, что горсовет зажимает демократию, а депутат Пасленков еще и на сессии вопрос поднимет! В газету напишет! Нет уж, обеспечивайте митинг шестнадцатого! До свидания!