Тайна озера Золотого. Книга 2 - [14]

Когда Тонька очнулась, то не сразу поняла, почему лежит на полу, а окошко по-вечернему оранжевое. Стыдясь, что пролежала целый день, Тонька попыталась встать, но… тела не было, она совершенно не чувствовала его.

Фролка со Степкой вернулись из леса почти ночью. Изба была темной, холодной. Когда раздули огонь в печке и зажгли лучину, тогда и увидели лежащую на полу Тоньку с открытыми глазами. Их поразила ее поза, молчание, мусор, которым она была завалена, огромная дыра в потолке, через которую угадывалось звездное небо.

Если Степка принялся торопливо очищать мать от трухлявых досок, палок, земли, то Фролка так и застыл на месте без единого движения и звука. Он долго глядел на Тоньку, потом сломался и медленно опустился на колени. Фролка продолжал пристально смотреть в глаза своей женщины, мучительно вороша память. Он был уверен, что с ним когда-то уже было подобное. Когда-то он уже видел вот такие или даже эти глаза с застывшим страхом и обреченностью, глаза, в которых отражением далеких звезд светилась близкая смерть. Наконец Фролку тряхнуло так, что на затылке шевельнулись волосы, а по спине пробежал колкий озноб, — росомаха! Такие глаза были у нее, его первого учителя, благодаря которому он до сих пор живой.

Он даже растерялся: настолько глаза человека и зверя были одинаковы.

Ошалевший от такого видения, он запрокинул голову, уперся руками в пол и, глядя на далекие звезды, завыл. Завыл так, как когда-то выл по росомахе. Теперь это был вой отчаявшегося человека, навсегда терявшего самого близкого человека, самого близкого и родного. Вой, в котором слышалось абсолютное бессилие перед стихией смерти. Вой по расставанию с прошлым и предчувствию страшных перемен.

Глядя на родителя, встал на колени и Степка. Он долго глотал и никак не мог проглотить колючий ком в горле, наконец, как и отец, запрокинув голову, завыл тонким мальчишеским голоском.

Тонька смотрела на свою семью, не меняясь в лице, тела уже давно не было, только крупные прозрачные слезины раз за разом скатывались из уголков глаз, застревая в седых висках. Ее душа еще цеплялась за эту жизнь, еще была здесь, в родительской избе, прощалась с прошлым, запоминала лики родных, отмаливала накопившиеся грехи, вспоминала свою нелепую и нелегкую, но все ж счастливую жизнь.

Вот оно, ее счастье, стоит перед ней на коленях и тоже прощается. Тонька была бесконечно благодарна судьбе за то, что та послала ей этого пусть и несуразного, и искалеченного, но все ж мужика, который дал ей самую большую радость на свете, — сына Степку! Божественный подарок! Тонька неотрывно смотрела на сына, понимая, что видит его в самый последний раз. В этот миг она немного жалела, что не получилось у нее нарожать еще вот таких крепких и здоровых ребят. После Степки каждый раз случались выкидыши.

До утра простоял Фролка перед Тонькой на коленях, держа ее за руку. Пожалуй, за целую жизнь он не думал столько, сколько пришлось передумать за эту ночь. А с рассветом, когда ее рука стала остывать, Фролка вдруг остро почувствовал вокруг себя пустоту и никчемность собственной жизни без этой женщины. Ему хотелось лечь рядом и «уйти» вместе с ней, куда бы ни повела их дорога.

Перед Фролкой мягко выгнулись и поплыли бревенчатые стены избы. Затрепетало, расплылось, размазалось окно, превратясь в цветные круги. Скорчилась печь. Фролка плакал. Он уже хотел пристроиться к Тонькиному боку, закрыть глаза и вместе с ней замереть навсегда. Но рядом неожиданно засопел, зашевелился огромный ком, который стал расти, вытягиваться вверх и превратился в… Степку, высоченного парня, жаждущего жить дальше. И мысли о «покое» враз улетучились.

Протерев глаза, Фролка виновато смотрел на их с Тонькой детеныша, понимая, что Степке одному пока что не выжить в лесу; что парню необходима его опека, помощь. Надо еще много чего ему передать, много чему научить. Научить, например, как лечить себя от травм и болезней, как длительное время хранить пищу, как пережидать долгий голод, как «разговаривать» с медведем, деревьями, звездами… Да мало ли сколько надо усвоить хитростей и законов тайги, чтобы Лес принял Степку как своего. Кормил бы его, согревал, общался с ним, помогал жить без горя.

С неделю Фролка не отходил от холодной Тоньки. Ее огромное тело стало еще больше. Оно раздулось, туго натянув одежду, и колыхалось как студень, когда Фролка к нему прикасался. Но когда от Тоньки пошел тяжелый, невыносимый запах, а лицо почернело, Фролка со Степкой сложили в пайвы самое необходимое и, не оглядываясь, ушли в лес.

Степка не сразу осознал смерть матери. Первые дни он попросту в это не верил. Он научился лишать жизни зверей и птиц, смеялся над предсмертным криком зайцев, конвульсиями лосихи, жадно пил горячую кровь, победно глядя в их затухающие глаза, но смерть самого близкого и родного человека казалась чем-то невозможным. Он был уверен, что родители и он сам будут жить вечно. Болеть — да! Травмы или простуды приходят и уходят, но потом-то опять все становится по-прежнему.

Уходя с родителем все дальше от дома, Степка, не переставая, думал о матери, которую оставили лежать прямо на кровати. Ему казалось, что здесь не все сделано, что должно быть как-то иначе. Он помнил, как раньше, когда был маленьким, мать рассказывала о своих родителях, о его дедушке и бабушке, которые давно умерли и от них остались лишь заросшие бугорки на земле. Значит, кто-то их туда положил и зарыл! Как же тогда его мать?!