Тайна озера Золотого. Книга 2 - [13]

Но прошел год, потом второй, третий. Если раньше Фролка лишь поглядывал и никак не вмешивался в воспитание своего детеныша, то на третий год стал брать его с собой в лес. Тонька страшно боялась за мальчика, с огромным трудом отрывала его от себя на целый день, но шла на это, понимая, что Степка — будущий мужчина и чем раньше он им станет, тем лучше для него. А что делать, если вокруг на сотни километров одна тайга и она должна стать настоящим домом мальчику.

Фролка учил сына осторожно и умело. Он на собственном примере показывал, как залезать на деревья, терпеть, если упал, пробираться через густые кусты, ловить зазевавшихся ящерок, полевок, бурундуков, как снимать с них шкурки и есть сырыми. Первое время Степка возвращался с «учебы» в ссадинах и царапинах, зареванным и голодным. Он кидался к матери, зарывался в ее мягкое тело и жалобно скулил от обиды и усталости. Тонька с укором и… пониманием смотрела на родителя, гладила по головке сына и усаживала обоих за стол.

Степке не было и пяти, а он уже ловко взбирался на тонкоствольные березки и, цепко ухватившись за вершинку, смело кидался в сторону, заставляя деревцо сгибаться аж до самой земли. Родитель научил его осторожно подкрадываться, не боясь, хватать жертву руками и умело ее убивать. Разводить огонь, имея в кармане лишь клок ваты. Правильно пользоваться ножом, топором, пальмой — длинным ножом, привязанным к шесту, ладить и настораживать ловушки, петли, капканы…

В восемь лет Степка умело гонял, выводил на родителя зайцев, ничейных оленей, лосей, дичь. Он целыми днями без устали носился по тайге, переплывал речки, быстро и неслышно продирался через заросли. Он мог уже многое.

Тонька не могла налюбоваться на своего сына. Мальчик был рослым, гибким, энергичным. Он с легкостью залезал на любое дерево, сколь бы высоко оно ни было, и с такой же легкостью помогал матери по хозяйству, когда был свободен от охоты.

«Э-эх, — об одном, пожалуй, сожалела Тонька, — ему бы мастерствам разным поучиться. Вон как хозяйство запущено, и Минька в этом деле не мужик!» — который раз она обегала взглядом полусгнившие, развалившиеся избы деревеньки, различные постройки, пристрои, завалившиеся заборы, изгрызенные временем печные трубы, осыпавшиеся колодцы…

Изба Елкиных была, пожалуй, самой крепкой из всех. Это заслуга Тонькиного отца — Федора Степановича, на все руки умелого. Но за любой вещью, а не то что постройкой нужны глаз да руки, постоянный и тщательный уход. Вовремя ремонт дать, поправить да подправить, да еще наперед заглянуть. Вот и получается, как ни крути, — нужен мастер.

«Сколь уж лет-то получается, как изба без присмотру-то стоит?!» — Тонька надолго задумывалась, вспоминая, когда отец последний раз что-то ладил с крышей и печью… Как ни считала, выходило чуть не двадцать, а может, и поболее лет. Ладно, дым от печи, но крыша совсем прохудилась. И это мучило Тоньку невыносимо.

Еще одно обстоятельство тревожило ее вместе со стремительным ростом и взрослением ненаглядного сына. Степка все меньше и реже говорил. Если маленьким он трещал без умолку, повторяя за матерью все, что та говорила, охотно слушал и пересказывал сказки, то, став взрослее, пропадая вместе с отцом в лесу целыми днями, а то и неделями, возвращался угрюмым и молчаливым. Говорил мало, редко и неохотно. А когда Тонька услышала, как они с отцом между собой «разговаривают», пришла в ужас! Время от времени Степка мычал, как и родитель, лишь иногда вставляя слова или красноречивые жесты. Тонька догадывалась, что там у них на охоте крайне необходимы понимание друг друга, взаимовыручка и поддержка, тогда волей-неволей надо говорить на каком-то одном, понятном обоим языке. А если Минька только и умеет, что мычать да руками «помогать», то Степка и приспособился. Приспособился и привык.

В самой глубине души, когда Степка еще только родился, Тонька мечтала, чтоб ее сын, когда вырастет и станет совсем взрослым, забрал бы ее с собой жить в другие места, туда, где много людей, где веселее и интереснее, чем в этом медвежьем углу. И, тая в себе надежду, терпеливо ждала.

Незаметно Степка вытянулся и стал ростом чуть не с мать. У Тоньки приятно щемило в груди, когда она встречала сына с охоты. Теперь это был долговязый, худощавый, с широкой грудью и хорошо развитой мускулатурой юноша. Немного длинноватые руки, чрезмерная растительность на плечах и спине, низкий лоб с глубоко посаженными глазами и слегка великоватая челюсть делали его немного похожим на родителя. Хотя цветом глаз, статью и ростом выходил в мать, ее родню, в Елкиных.

Очередная весна, а точнее, первый же дождь, от которого вымокла половина избы, привел Тоньку в полное отчаяние. Проводив мужчин в лес, она все ж решила хоть как-то починить крышу. Сначала нужно было ее рассмотреть, исследовать, что да как, определить, где и какие доски заменить.

Полусгнившая лестница опасно трещала под Тонькиным весом, норовя в любое мгновение окончательно развалиться. Но нет, выдержала. Тонька поднялась и с последней, самой верхней ступеньки ступила прямо на черные, сморщенные от времени, дождей и солнца драные доски. Едва она ступила, вернее, коснулась их, как они бесшумно то ли расступились, то ли ушли вниз. Тихо охнув, могучая Тонька с нарастающим ужасом пошла вслед за ними. Было странным, что ничего под ней не трещало, не ломалось, все, к чему она прикасалась, тут же куда-то девалось. Пройдя сквозь крышу, она прошла и сквозь потолок, но пол, на который Тонька со всего маху упала спиной, выдержал. И только в момент удара что-то упруго хрустнуло, но хрустнуло внутри нее. Хруст, боль и чернота наступили разом.