Тайна озера Золотого. Книга 1 - [38]

Павла никак не покидала картина увиденного снегопада. «Странно, – размышлял он, ставя на огонь котелок со снежной крупкой, – может где-то за этими горами, которые с каждым днем становятся все ближе, ждет, дожидается злой и могучий ветер, который налетит, разметет эти хрупкие снежинки, перекрутит, переломает их нежный узор, зашвырнет в кусты, низины, придавит, утрамбует, превратит в гудящий наст. Со временем они кристаллизуются, по весне растают и превратятся в капельки, ручейки, реки, моря… А потом вновь повторится круг их превращений. И так каждый год. Может и с нами, людьми так же!?»

Вода в котелке закипела. Павел встал, сунул в кипяток заячью ногу, посолил и, сев поудобнее, плавно переключился на начало прошедшего дня, на его тревожное утро.

Именно утром, а точнее, когда переходил замерзший ручей, и произошло с ним то, что потом весь последующий день, как гвоздь в подметке, не давало покоя.

Он опять увидел низинку. Съехал в нее и замер. Под ногами глуховато ворчала то ли речушка, то ли ручей. Ее мягкий, жалобный голосок немного растрогал Павла, как недавний снегопад. В нем слышалось что-то летнее, домашнее, уютное. Речушка жаловалась на затянувшуюся зиму, тесноту и скуку. Был бы конец дня Павел с удовольствием заночевал по соседству с ней, и они наговорились бы вдоволь. Но день только начался.

И вот тогда-то он и почувствовал, как ему на плечи словно положили что-то мягкое и тяжелое. Под ногами продолжал приятно ворковать ручей, а плечи дрогнули и прогнулись под тяжестью… взгляда. Кто-то недобро на него смотрел. Павел оглянулся. Никого. Вокруг сонные, равнодушные ели.

Павел торопливо поднялся на другой берег низинки и вновь огляделся. Все было тихо и спокойно.

Он помнил, что тяжелый взгляд еще долго его преследовал, заставлял оглядываться, нервничать. Даже частые подъемы и спуски за день не смогли укачать его настороженность.

Сначала он грешил на росомаху. Только она могла так давить своим взглядом. Тем более, что с ним и раньше было нечто подобное. Такое со многими охотниками происходит. Но росомаха едва почует, что человек ее раскрыл, уходит и уже не появляется. Здесь все не так.

Сейчас, сидя на лапнике и вглядываясь в жар костра, Павлу пришла совершенно странная и в чем-то даже дикая мысль – за ним следят. Словно из густой пелены снегопада стали появляться сначала робкие, но затем все более и более убедительные ощущения, что за ним весь день кто-то шел.

Тотчас проснулись и более ранние ощущения, которым он прежде не придал значения, а сейчас тщательно перебирал в памяти. И появились они вчера, когда он перевалил длинный, горбатый отрог. Именно тогда произошло с ним что-то непонятное. Точно он переступил какую-то невидимую черту, порог, будто попал в сильное электрическое поле… Тогда и испытал легкий страх, неизвестно отчего возникший. И ночью плохо спал, сны были рваными, тревожными.

В котелке начало постреливать и противно запахло горелым мясом.

– Фу, че-ерт! – Павел вскочил, подцепил сучком душку котелка, снял его с огня и сунул в снег. Тот бурно и громко зашипел, защелкал и тут же угас, продолжая источать противный запах.

Без особого аппетита, кое-как перекусив, Павел продолжил размышления: «Тогда кто же это!? Что ему надо!? Весь день тащится за мной, выслеживает, не покурить, ни костра разжечь, не выстрелить, хотя кто его знает, что он ест и как охотится, курит ли!? Ни звука, ни следов!? Не летает же!? А может, воображение у меня разыгралось!? Тогда с чего!? Всего-то пятый день в тайге…»

– Ну что ж, – уже вслух проговорил Павел, – раз прошлую ночь со мной ничего не произошло, почему произойдет на эту!?

И он спокойно, как ему казалось, стал готовиться ко сну. Подтащил два длинных обрубка сухары для устройства надьи, натянул кусок брезента с наветренной стороны, нижний край привалил снегом и раскатал спальный мешок. А спальник у него был знатный. Легкий и очень теплый. В любой холод как на печке.

Этот спальник подарил Павлу сосед Сашка Шульгин или «Хно-хно». «Хно-хно» – кличка. У Сашки была заячья губа, и когда он говорил, все слова начинались с хрипящих звуков и походили на гнусавое хрюканье.

В детстве все доверчивые и незлые. Мальчик привык и не обижался. Он даже имя свое почти забыл и откликался не иначе, как на кличку. Но подрастая, стал осознавать, что совсем не похож на остальных людей. Наросла обида. Перешла в злость. Стал юношей – стало невыносимо. Был момент, когда в отчаянии чуть руки на себя не наложил. Спасла, как ни странно, зона. Банальная уличная драка. Силенок не хватило, побежал за ружьем. Пальнул вверх, а срок все равно получил. Вернулся раздавленный да еще с туберкулезом. Мать померла. Жил один. Все время в лесу пропадал. А как болезнь совсем прижала, устроился к геологам контору сторожить. Ловил бездомных собак петлями, да тем и лечился. Ближе Павел с Сашкой сошлись уже после зоны. В тайгу, на озера часто вместе. Павел жалел соседа. Вот перед самой смертью Хно-хно и подарил ему свой спальник. Причем совершенно новый, сшитый собственноручно и не из собачьих шкур, как поначалу показалось Павлу, а из волчьих.