Тайна, не скрытая никем - [100]

Они знали, чем занимается Ладнер. Он позволял им смотреть. Они видели, как он очищает череп белки и как закрепляет перья птицы тонкой проволокой и шпильками так, чтобы они смотрелись красивей всего. Убедившись, что дети стараются, Ладнер позволил им вставлять чучелам стеклянные глаза. Дети смотрели, как он обдирает тушки животных, выскабливает и просаливает шкуры и растягивает их, чтобы полностью просохли, прежде чем отправить кожевнику. Кожевник дубил эти шкуры — пропитывал их ядом, чтобы они не потрескались и мех не облез.

Потом Ладнер закреплял шкуры на теле, в котором не было ничего настоящего. Птичье тело могло быть вырезано из цельного дерева, но тело зверя — побольше размером — было удивительной конструкцией из проволоки, мешковины, клея, бумажной каши и глины.

Лайза и Кенни брали в руки освежеванные тушки — жесткие, как канаты. Трогали потроха, похожие на пластиковые трубки. Давили глазные яблоки, превращая их в желе. Они рассказывали об этом отцу. «Но мы от этого не заболеем, — уверяла отца Лайза. — Мы моем руки борным мылом».

Впрочем, дети узнавали всякое не только о мертвых телах. Что кричит красноплечий черный трупиал? «Компани-я!» А щегол? «Пить-пить-пить!»

— Да неужели! — отвечал отец, когда дети ему об этом рассказывали.

Скоро они уже знали много больше. Во всяком случае, Лайза. О птицах, деревьях, грибах, окаменелостях, планетах Солнечной системы. Она знала, откуда взялись разные горные породы и что во вздутии на стебле золотарника живет маленький белый червячок, который больше нигде в мире жить не может.

Она знала, что не должна болтать обо всем, что знает.

Беа в японском кимоно стояла на берегу пруда. Лайза уже плавала. Она кричала Беа: «Идите в воду, идите в воду!» Ладнер работал на том берегу пруда — срезал тростники и выдирал водоросли, которые заболачивали пруд. Кенни предположительно ему помогал. Лайза подумала: «Совсем как настоящая семья».

Беа сбросила кимоно и осталась в желтом шелковистом купальном костюме. Она была миниатюрная, темные волосы с легкой проседью падали на плечи тяжелой волной. Брови — темные, густые, дугами — и мило надутые губы словно молили о доброте, утешении. От солнца кожа Беа покрылась тусклыми веснушками, а сама Беа была вся какая-то чересчур мягкая. Когда она опускала голову, под подбородком и под глазами появлялись маленькие мешочки. Беа вообще страдала от мешочков и дряблостей, апельсиновой ряби на коже и плоти, разбегающихся, как лучи солнца, сплетений крохотных багровых сосудиков, легкой пятнистости во впадинах тела. Лайза особенно любила именно это сборище недостатков, призрак тления. Еще ей нравилось то, что глаза у Беа часто были на мокром месте, а голос, хрипловатый и неестественный, дрожал, заигрывая и словно в шутку умоляя. Лайза не мерила и не судила Беа так, как мерила и судила других людей. Впрочем, любовь Лайзы к Беа не была ни легкой, ни спокойной — нет, она была полна ожидания, но Лайза сама не знала, чего именно ожидает.

Беа входила в пруд. Она это делала в несколько приемов. Решение, несколько быстрых шагов, пауза. Уже по колено в воде Беа обхватила себя руками и взвизгнула.

— Вода не холодная, — заверила ее Лайза.

— Нет, нет, она очень приятная! — подхватила Беа.

И продвинулась, издавая радостные звуки, до места, где ей было по пояс. Затем развернулась лицом к Лайзе, которая заплыла ей за спину, чтобы побрызгаться.

— Не надо, не надо! — закричала Беа.

И принялась прыгать на месте, буравя воду руками с растопыренными пальцами, собирая ее горстями, словно розовые лепестки. Она стала неумело кидаться водой в Лайзу.

Лайза перевернулась на спину и задрыгала ногами, чуточку побрызгав Беа водой в лицо. Беа все подпрыгивала, стоя в воде и уворачиваясь от брызг, поднятых Лайзой, и при этом напевала какую-то дурацкую радостную песню. «Ох-ух, ох-ух, ох-ух!» Что-то в этом роде.

Даже лежа на спине на поверхности воды, Лайза видела, что Ладнер перестал работать. Он стоял по пояс в воде на другой стороне пруда у Беа за спиной. И наблюдал за Беа. Потом тоже начал прыгать в воде, вверх-вниз. Тело у него было прямое и не гнулось, но голову он резко поворачивал вправо-влево, хлопая по воде растопыренными трепещущими пальцами или будто снимая с нее верхний слой. Он то красовался, то дергался, словно в восхищении от собственной красоты.

Он передразнивал Беа. Он делал то же, что делала она, но глупо и безобразно. Он совершенно преднамеренно и целенаправленно выставлял ее дурой. Посмотрите, как она тщеславна, как бы говорил Ладнер своими скачками. Посмотрите, какая она фальшивая. Притворяется, что не боится глубины, притворяется, что счастлива, притворяется, что не знает, как глубоко мы ее презираем.

Это зрелище завораживало и шокировало. Лайза изо всех сил старалась не смеяться — от усилия у нее дрожало лицо. Она хотела, чтобы Ладнер перестал, прекратил немедленно, пока не случилась беда. И одновременно хотела, чтобы эта беда случилась — чтобы пришла боль, которую может причинить Ладнер, чтобы все обнажилось. Восторг на краю бездны.

Кенни радостно заухал. У него-то мозгов не было.