Тайна, не скрытая никем - [102]

Но стоит пересечь дорогу — как делает Лайза сейчас, топча ногами гравий, — стоит перейти на территорию Ладнера, и словно попадаешь в мир, состоящий из других, разительно непохожих стран. Здесь есть болотная страна, непроходимая, заросшая джунглями, полная слепней, недотроги и скунсовой капусты. В ней таится неясное ощущение тропической жары, опасности, осложнений. Потом идут сосновые лесопосадки — в них торжественно, как в храме, ветви смыкаются высоко над головой, ноги бесшумно ступают по хвойному ковру и хочется говорить шепотом. А еще есть темные залы под склоненными к земле ветвями кедров — полностью скрытые от солнца, тайные, с голым земляным полом. В других местах солнечные лучи падают по-другому, а куда-то не проникают вообще. В некоторых местах воздух густ и словно замкнут, а в других ощущаешь бодрящий ветерок. Запахи — пугают или манят. Некоторые тропы внушают, что надо вести себя прилично, а в других местах камни лежат на расстоянии прыжка друг от друга, словно призывая скакать и дурачиться. Есть тут места для серьезного усвоения знаний — там, где Ладнер учил их отличать дерево гикори от серого ореха, звезду от планеты. Есть и места, где они бегали и прыгали, вопили и раскачивались на ветках, выкидывали всевозможные дикие коленца. И еще другие места — Лайзе кажется, что там на земле остались синяки, а в траве прячется стыдное щекотание.

НССТ

Выжмем масло из мальчишки

Трем-трем, моем-моем

Когда Ладнер схватил Лайзу и прижался к ней, она ощутила таящуюся где-то глубоко внутри него опасность — механическое тарахтение, словно вся его энергия сейчас вырвется одной вспышкой света и от Ладнера останется только черный дым, запах гари и обугленные провода. Но вместо этого он упал — тяжело, как падает шкура животного, лишенная мяса и костей. Он лежал, такой тяжелый и бесполезный, что Лайзе и даже Кенни показалось: смотреть на него сейчас — большой грех. Ему пришлось разыскать голос где-то у себя в утробе и с силой вытолкнуть его наружу, чтобы сообщить Кенни и Лайзе, что они — гадкие детишки.

Он слабо цокал языком, и глаза его светились из засады, жесткие и круглые, как стеклянные глаза чучела.

Гадкие-гадкие-гадкие

— Какая прекрасная вещь! — воскликнула Беа. — Скажи, Лайза, это принадлежало твоей матери?

Лайза сказала, что да. Она уже понимала, что этот подарок — единственная серьга — мог показаться детским и жалким, причем, может быть, намеренно жалким. Даже то, что она хранила эту серьгу как сокровище, могло выглядеть смешно. Но если серьга принадлежала ее матери, то хранение обретало смысл и подарок становился важным.

— Вы можете носить ее на цепочке. Если продеть цепочку, можно носить на шее.

— Но я как раз об этом и подумала! — воскликнула Беа. — Я как раз подумала, что эта серьга будет прелестно смотреться на цепочке. На серебряной, как ты думаешь? О, Лайза, мне так лестно, что ты мне ее подарила!

— Можешь в нос продеть, — буркнул Ладнер, но не зло. Он уже разрядился в игре и был настроен благодушно. Про нос Беа он сказал так, словно ему было приятно думать об этой части ее лица.

Ладнер и Беа сидели под сливами позади дома. Они сидели в плетеных креслах, которые Беа привезла из города. Она мало что привезла — получились островки кое-где среди шкур и инструментов Ладнера. Вот эти стулья, несколько чашек, подушку. Винные бокалы, из которых они сейчас пили.

Беа переоделась в темно-синее платье из очень тонкого, мягкого материала. Длинное, свободное, оно спадало складками с плеч. Она пропускала стразы сквозь пальцы, роняла их и смотрела, как они мерцают в складках платья. Она в конце концов простила Ладнера — или сама с собой договорилась все забыть.

Беа могла распространять вокруг себя безопасность — если бы захотела. Конечно могла. Для этого ей всего-то нужно было стать другим человеком — деловитой женщиной, которая умеет быть жесткой, обозначать границы, начисто выметать негодное. Энергичной и нетерпимой. «Ну-ка хватит. Так нельзя делать. Ведите себя хорошо». Стать такой женщиной, которая их спасет — сможет снова сделать их всех хорошими и не допустит, чтобы они опять стали плохими.

Но Беа не видит, зачем она сюда послана.

Это видит только Лайза.

IV

Лайза заперла дверь, как положено, снаружи. Положила ключ в полиэтиленовый пакет, а пакет — в дупло. И направилась к снегоходу, а когда Уоррен не последовал за ней, спросила:

— Что с тобой такое?

— А как же окно у задней двери? — сказал Уоррен.

Лайза шумно выдохнула:

— О, какая же я идиотка! Десять раз идиотка!

Уоррен вернулся к окну и пнул ногой нижнее стекло. Потом взял полено из поленницы у сарая и выбил осколки.

— Такой дырки хватит подростку пролезть, — сказал он.

— Как же это я сглупила! Ты спас мою жизнь.

— Нашу общую жизнь, — поправил Уоррен.

Сарай оказался не заперт. Внутри обнаружились картонные коробки, обрезки дерева, простые инструменты. Уоррен оторвал кусок картона нужного размера и с огромным удовлетворением заколотил только что выбитое им же окно.

— Чтобы звери не забрались в дом, — пояснил он Лайзе.

Закончив эту работу, он обнаружил, что Лайза пошла по снегу меж деревьями. Он последовал за ней.