Тайна - [41]

– Когда-то ходил. Но ходил, да.

– Ну вот, а теперь слушай. По-моему, так говорится в Библии: кто не работает, тот не ест[115]. Правильно?

– Это апостол Павел. Мой папа-коммунист говорил, что Ленин тоже так сказал. Странно, мисс Кэхилл, да?

– Вовсе нет. Христианство и коммунизм не так уж далеки друг от друга. – Мисс Кэхилл собралась было продолжить свою речь, но тут айфон у нее снова зазвонил. На экране возник другой полицейский, на сей раз совершенно голый, даже без рубашки. Из всей одежды на нем была только форменная фуражка; его колбаска болталась на вольном воздухе. Мисс Кэхилл поторопилась перевернуть телефон, пока я не заметил. Я сделал каменное лицо. – Я что хочу тебе сказать: есть люди, родившиеся в достатке, им не обязательно работать. Есть люди, которые достаток унаследовали: умер дядюшка и оставил им деньги, умерли родители и оставили им деньги. Есть люди, которые выиграли свой достаток в лотерею или на бегах. А самое грустное и несправедливое – это то, что есть люди, которые тяжко трудятся на жаре (например, гастарбайтеры, которые собирают клубнику или салат) и еле-еле зарабатывают на хлеб, а то и вовсе не зарабатывают.

– Я понял, – сказал я, хотя на самом деле хотел спросить про Таину, про день, когда она пела. Я знал, что мисс Кэхилл была тогда в зале. Но я дал ей закончить.

– Прекрасно. Потому что, Хулио, никто не может ни унаследовать, ни выиграть, ни заработать… время. Время – вот настоящее золото. Время, а не деньги. По-настоящему важно лишь то, на что ты тратишь свое время. Поэтому если хочешь – подавай заявление в Принстон, я тебе помогу. Сделай попытку. В долгах не в долгах – ты потратишь время на попытку добиться того, чего тебе хочется, и это прекрасно.

Какое-то время мисс Кэхилл смотрела мне в глаза. Я не стал говорить ей, что старый мистер Гордон просто мешок дерьма.

– Мисс Кэхилл, можно спросить кое о чем? Не про колледж.

– Да-да, конечно. – Она занервничала, потому что знала, что мальчики ее обожают. Наверное, она знала, что очень красива, и это ее пугало. А Таина не знала, что красива.

– Помните Таину?

– Таину… Таину? А, та девочка. Очень грустная история. – Голос у нее изменился, как будто речь шла о раненом щенке. – Ужасно грустная.

– Она когда-то пела в зале. И вы там были, да?

– Да?

– Я слышал: вы говорили, что можно увидеть человека, которого любишь и который любит тебя. Это правда?

Мисс Кэхилл сосредоточенно уставилась в одну точку и задумалась. Между бровями пролегла морщинка. Потом мисс Кэхилл заговорила:

– Да, я помню, как она пела. Чудесный голос. Просто волшебный.

– И вы правда видели людей, которых любите?

– Ты серьезно?

– Да. Я слышал, вы так говорили.

– Ну… может быть, в тот раз и видела, но вот что я помню… – Пауза; мисс Кэхилл порылась в памяти. – Мне бросилось в глаза, что Марио… Знаешь Марио? Да его все знают. Его тогда так захватило ее пение, что он как будто подобрался.

– Марио?!

– Немножко смешно было. Такой крутой парень – и его настолько тронуло пение, что он просто растаял. – Мисс Кэхилл усмехнулась.

– Марио?!

– Да, Марио. Мне кажется, до того как она прекратила ходить в школу, они были парочкой, потому что, как на них ни посмотришь, – они друг при друге. Как все влюбленные подростки. Я не насмешничаю. Мне это нравится. – Она улыбнулась. – Ужасно, ужасно нравится.

– Марио?

– Да.

– Не может такого быть, не может!!!

Песнь десятая

Я вышел на игровую площадку Плащмена, пофотографировать. Поле было залито светом и цветом. На гандбольной площадке красовались большие голубые буквы: «Джентрификаторы придут за тобой». Во времена Сальвадора эта часть города назвалась Адской Кухней: грязные забегаловки, проститутки, сутенеры, жулики и торговцы наркотиками, а также работяги и их семьи – все они занимались своими делами и жили в квартирах, какие могли снять. Игровую площадку перестроили, теперь ее окружала ограда из блестящей белой сетки. По обеим сторонам новенькие деревянные скамейки. Посредине островок – выкрашенный в жизнерадостный цвет домик, в котором хранились метлы и все прочее для уборки. Песочница со свежим песком, длинная серебристая горка, рядом – ряды железных качелей. Здесь качались те двое мальчишек и их друзья, они невинно ловили ветерок, когда явился Плащмен со своими «вампирами». Я прошел чуть дальше и сфотографировал Шестнадцатый участок на 47-й Западной улице, где арестовали Плащмена. Я купил Салю в подарок фотоаппарат и теперь делал снимки, чтобы показать ему, как выглядят разные места при свете солнца. Подарю ему фотоаппарат сразу с фотографиями. Может быть, тогда Салю захочется выходить из дома и днем, а в один прекрасный день он сам станет фотографировать.

Дома я включил ноутбук и стал гуглить всю подноготную про Саля. Все, что мог найти. Про его жизнь, когда он еще был Плащом, про его судьбу. Я сидел на кровати и читал, делая выписки для своего сочинения:

Сальвадору Негрону было шестнадцать лет, когда его, на излете эпохи ду-вуп, в конце пятидесятых, судили как взрослого. Он стал самым молодым преступником, приговоренным к смерти на электрическом стуле. Два года смерть спала, ела, и дышала вместе с ним, и смеялась над ним до того рокового дня. К своей последней трапезе он попросил пуэрто-риканские блюда: pernil, arroz con gandulez