Тайна - [39]

Песнь девятая

Я собирался сделать несколько снимков для Саля и тут заметил П. К. Мой друг сидел возле дома на скамейке, недалеко от почтового ящика. Левый рукав рубашки с крокодилом, которую я ему подарил, висел пустой. П. К. плакал злыми слезами обиды. Сквернословил. И дожидался меня.

– Ее забрал этот говнюк. – Он сплюнул без слюны, словно в глазах у него было больше влаги, чем во рту. – И айфон тоже.

П. К. расхаживал по школе в новой одежде, с айфоном, айпадом и айподом, его видели то в кино на новом фильме, то в ресторанах вроде «Чипотля» и «Шейк Шека»; он хвастался кожаной курткой, пересчитывал свои сотки и вообще жил шире, чем какой-нибудь рэпер.

– Хулио, он хочет долю.

Побои П. К. принял от Марио – за то, что не захотел посвятить его в подробности нашей аферы.

– Ладно. Ты не волнуйся. Давай сначала заберем твою руку.

Я же не знал, сколько стоят такие вещи. Наверняка немало. Вдруг мать прибьет П. К., когда он явится домой без руки.

– Как? – П. К. вытер щеки, отхаркнул слизь и прокашлялся. – Он хочет за руку пять сотен.

– Пойдем забирать руку, – повторил я.

Марио жил на Плезант-авеню, в симпатичном многоквартирном доме рядом с церковью. Джентрификация хоть и облагородила Эль Баррио, но стереть его прошлое не смогла. Шесть кварталов Плезант-авеню протянулись со 114-й по 120-ю улицы, к востоку от Первой авеню. Тот самый итальянский анклав, что изображен в «Крестном отце». Сцена, в которой Сонни Корлеоне нападает на Карло и оставляет его истекать кровью у открытого пожарного гидранта. Отношения между итальянцами и пуэрториканцами были напряженными.

Теперь все обстоит гораздо спокойнее, но время от времени проявляется какой-нибудь Марио Де Пума, и снова начинается вражда, потому что прошлое – оно как алюминиевые банки из-под консервов: подлежит переработке и вторичному использованию.

Мы поднялись и постучали в нужную дверь.

Открыл отец Марио. Не выпуская сигару изо рта, он мотнул головой, словно спрашивая: что надо? Отец Марио был более крупной и мощной версией самого Марио, с руками, как ящики из-под молочной тары. Такой тремя пальцами придушит. Волосатые костяшки походили на валуны в Центральном парке.

– Мистер Де Пума, – нервно заговорил я, – мой друг остался без руки, ее забрал ваш сын.

Отец Марио посмотрел на пустой рукав П. К.

Вынул сигару изо рта и захохотал, как Санта Клаус.

– Мы просто хотим вернуть руку, и все.

Я не понял, почему он смеется, но он не замолкал.

– Давай-ка начистоту. – Он говорил без итальянского акцента, какой изображают в голливудских фильмах, в голосе просто звучала отвратительная грубость. – Твой приятель подрался с Марио и не сумел постоять за себя? – Он снова захохотал. – И Марио забрал его сраный протез?

П. К. молчал как рыба. Я тоже.

– Ну и кто в этом виноват? – Отец Марио снова сунул сигару в рот. В открытую дверь я увидел гостиную, где у гладильной доски стояла толстая женщина. На стенах висели фотографии ее детей. Был там и Марио – маленький мальчик в матросском костюмчике, он гонялся за утками в Центральном парке. Ничто в нем не указывало, в какого бугая он превратится потом. Еще на стенах висели распятие, фотографии Марлона Брандо, Синатры и Ди Маджио, а также снимок Папы.

Толстая женщина на минуту отвлеклась от утюга и спросила:

– Рука? Какая еще рука? Чья рука? Что – рука? – после чего продолжила гладить. Отец Марио обернулся к ней и рассказал, что произошло.

Тяжеловесная женщина не рассмеялась. Продолжая гладить, она пожала плечами.

– Ну так отдай ему эту руку.

– Нет-нет, погоди-ка, сначала я задам этим парням один вопрос. – Отец Марио снова повернулся к нам. – Потому что Марио – мужчина, и я горжусь моим мальчиком. Марио – настоящий мужчина. – Он оглядел нас с П. К. – Но мы же здесь все мужчины, верно?

Кивнул в ответ только я. П. К. начал как-то линять, унижение становилось все более чувствительным.

– Вы же не какие-нибудь девчонки? Что я с этого буду иметь? – Сигара снова оказалась во рту.

– В каком смысле? – спросил я.

– Если я отдам вам руку, то что? – Отец Марио выпустил дым. Подождал нашего ответа.

Вынул сигару, сплюнул, снова сунул ее в рот, зажал боковыми зубами; кончик сигары смотрел вниз.

– Вы знаете, кем был мой отец?

Я не знал. П. К. уже чуть не плакал.

– Его называли Винни Мясник. У него был мясной магазин на углу 119-й улицы и Первой авеню. Вам известно, что он за все время не продал ни единой отбивной? Красные пятна у него на фартуке не менялись, оставались одного размера и формы, потому что магазин был для отца прикрытием. – Он снова выдул дым. – Но тут понаехали вы. И загадили прекрасный некогда район. До вашего появления на Плезант-авеню и двери никто не запирал. – Отец Марио скрестил руки на груди и дернул головой. – Мой отец не продал ни единой отбивной, потому что магазин был прикрытием, но, когда понаехали вы, в магазин поперли ваши дуры-матери. Спрашивать про мясо. Где мясо? Это же мясной магазин, так где мясо? Вашим матерям это мясо покою не давало. Вы уничтожили дело моего отца. Вы все изгадили, а теперь хотите, чтобы вам отдали руку!

– Сэр, мы здесь ни при чем, – очень вежливо сказал я, но отец Марио просто взбесился.