Тайна исповеди - [37]
Стою, осматриваюсь… Вот по перрону по-хозяйски идет некто в темно-синем мундире — небось, железнодорожник! Скорей, конечно, переодетый, все же знают о мосфильмовских павильонах для киносъемок про дальние страны, поскольку не бывает же так, чтоб человек запросто сел и поехал себе за границу, в Европу… Я всё еще не готов был поверить в то, что чудо таки случилось, и потому не мог заговорить с человеком в синем мундире иначе как по-русски, на его, я был уверен, родном языке! И вот я его спросил про что-то. Он слушает — и смотрит на меня недовольно, и что-то бурчит в ответ, неразборчиво, но с прононсом совершенно определенно не нашим. Опять-таки легчайший запах сгоревшего угля, настолько не наш! У нас он густой, дымный, удушливый, тяжеловесный, угрюмый, — а тут он вон как бодрит. Похоже, дело было в том, что у нас уголь настоящий, черный, каменный, а у них — всего лишь бурый.
Это Франкфурт-на-Одере — там, я знал откуда-то, был после войны перевалочный пункт для немцев, которых из русского плена везли nach Haus… Их выпустили на родину, домой, почти всех, кто остался жив. Это не оставляло меня равнодушным. В природе же должно быть что-то типа равновесия, нет? И вдруг его нет. Вот как теперь? Пришли к нам с мечом, но от меча не погибли, а поехали до дому, до хаты? А мой дед — зарыт под Сталинградом… Кости его давно истлели.
Пока ехали с Белорусского, по коридорам поезда протекали потоки людей в казенном. Сначала — совецкие, пограничники и за ними таможенники. Наши солдатики — худые, испуганные, застегнутые на все пуговицы, гладко выбритые. Затем — польские: раскованные, обмякшие, неторопливые и небрежные, с животиками и усами. Под занавес — немцы, в фуражках набекрень, вежливые и суровые. Серые их мундиры были почти как в кино про войну… Это волновало.
В Берлине на дымном гулком Ostbahnhof нас встретила смуглая (с примесью крови союзников?) красотка из универа — и на автобусе повезла бригаду в пункт назначения.
Лейпциг, общежитие на Johannes R. Becher Strasse. Утро в новом доме: где ж достать пива? Или хоть лимонада? На опохмелку? Совершенно для нас неожиданно через дорогу обнаружился универсам, буквально фантастический, будто закрытый распределитель в Москве на Грановского — он весь был наполнен едой и выпивкой, что вызвало совецкие восторги. Как мы ловко устроились, обдурив всех! Протырились в ГДР!
После пива и сосисок я поехал в универ — и там! Получил солидную пачку денег! 458 восточных марок. И произвел осмотр бумажек. На сотке приятного голубого цвета, типа совецкой пятерки, располагался портрет Маркса. На красноватом полтосе — Энгельс, на зеленой двадцатке — Гёте, на червонце, похожем на совецкий рубль, — Клара Цеткин, на пятерке — еще кто-то, не помню, он был заменен вскоре на Мюнцера. Подивившись такой иерархии, я обнаружил, что исторические личности были не только на картинках, но и на водяных знаках, едва различимых.
Куда ж первым делом пойти в новом городе? Мы с приятелем, попутчиком и соседом по купе, решили податься в знаменитый тамошний зоопарк. По пути встретили винный и, не сговариваясь, зашли. Долго стояли перед витриной, открыв рты… Как дети в магазине игрушек. Продавщица не была удивлена таким поклонением бухлу: в городе же было полно русских — и военных, и туристов.
Постояв так, мы без фантазий, всё ж совецкие люди — взяли 0,7 водки. Войдя с бутылкой в ворота зоопарка, присели там на лавочке в культурных зарослях, и товарищ внезапно достал из портфеля стакан…
Началась бессмысленная пьянка, какая-то пошлая любительская постановка по мотивам поэмы любимого Вени Ерофеева.
Когда уж совсем стемнело, нас нашел охранник — и выпроводил с территории.
Мы нашли в городе открытый подъезд и там, на лестничной площадке, уныло продолжили пьянство и алкоголизм… Типа русская удаль! Как это было мелко и глупо. А тогда казалось, что мы прекрасно проводим время!
После недельного отдыха в таком вот духе я подумал: а не начать ли наконец учить немецкий? Но — с чего начинать? Метод я сперва применил такой: медленное чтение словаря. Нужные слова, думал я, должны запомниться сами — почему нет?
Однажды я лежал так на кровати и учился, перелистывая. И тут заходит немец из соседней комнаты — Дитер:
— Не поможешь ли ты перевести текст, совсем маленький?
— Давай!
Мы пошли к нему в комнату, сели за стол. Он первым делом достал четвертинку и налил мне: «Прозит!» Я жадно и с чувством махнул рюмку. Бухло в те годы было в Совке предметом роскоши, и, если где-то наливали на халяву, казалось, что коммунизм уже близок! И щастье — на подходе.
Дитер меж тем вслед за мерзавчиком достал словари и газету, вот же смешно, «Правда». Текст был, само собой, типа «о мерах по дальнейшему бу-бу-бу, вместе с тем и несмотря на». Я на ломаном своем невнятном немецком передавал суть, а Дитер, который ту свою водку не пил, торопливо записывал за мной эту казенную чушь. Не скрою, было приятно, что наш язык они знают еще хуже, чем мы — их.
Постепенно я начал там как-то обживаться. Привык к немецким сухоньким старушкам, которые любили танцевать в кабаках — сразу не понял, что они так знакомятся и заводят отношения, и поначалу наивно удивлялся бескорыстной тяге к хореографии… К югославам-строителям, здоровенным крепким ребятам, которые ужинали в тех танцзалах! К полякам, почти сплошь в почему-то желтых ботинках. «„Братья“-славяне» (кавычки тут оттого, что они при случае с удовольствием попрекали нас расстрелом в Катыни) были непременной и заметной частью городского пейзажа. Они кучковались в переходах, возле универмагов, в переулках. И приставали к прохожим на улице, как цыгане, по бизнесу:
Два циничных алкоголика, два бабника, два матерщинника, два лимитчика – хохол и немец – планомерно и упорно глумятся над русским народом, над его историей – древнейшей, новейшей и будущей…Два романтических юноши, два писателя, два москвича, два русских человека – хохол и немец – устроили балаган: отложили дела, сели к компьютерам, зарылись в энциклопедии, разогнали дружков, бросили пить, тридцать три раза поцапались, споря: оставлять мат или ну его; разругались на всю жизнь; помирились – и написали книгу «Ящик водки».Читайте запоем.
Эта книга — рвотное средство, в самом хорошем, медицинском значении этого слова. А то, что Кох-Свинаренко разыскали его в каждой точке (где были) земного шара, — никакой не космополитизм, а патриотизм самой высшей пробы. В том смысле, что не только наша Родина — полное говно, но и все чужие Родины тоже. Хотя наша все-таки — самая вонючая.И если вам после прочтения четвертого «Ящика» так не покажется, значит, вы давно не перечитывали первый. А между первой и второй — перерывчик небольшой. И так далее... Клоню к тому, что перед вами самая настоящая настольная книга.И еще, книгу эту обязательно надо прочесть детям.
Выпьем с горя. Где же ящик? В России редко пьют на радостях. Даже, как видите, молодой Пушкин, имевший прекрасные виды на будущее, талант и имение, сидя в этом имении, пил с любимой няней именно с горя. Так что имеющий украинские корни журналист Игорь Свинаренко (кликуха Свин, он же Хохол) и дитя двух культур, сумрачного германского гения и рискового русского «авося» (вот она, энергетика русского бизнеса!), знаменитый реформатор чаадаевского толка А.Р. Кох (попросту Алик) не стали исключением. Они допили пятнадцатую бутылку из ящика водки, который оказался для них ящиком (ларчиком, кейсом, барсеткой, кубышкой) Пандоры.
Одну книжку на двоих пишут самый неформатно-колоритный бизнесмен России Альфред Кох и самый неформатно-колоритный журналист Игорь Свинаренко.Кох был министром и вице-премьером, прославился книжкой про приватизацию — скандал назывался «Дело писателей», потом боями за медиа-активы и прочее, прочее. Игорь Свинаренко служил журналистом на Украине, в России и Америке, возглавлял даже глянцевый журнал «Домовой», издал уйму книг, признавался репортером года и прочее. О времени и о себе, о вчера и сегодня — Альфред Кох и Игорь Свинаренко.
Широко известный в узких кругах репортер Свинаренко написал книжку о приключениях и любовных похождениях своего друга. Который пожелал остаться неизвестным, скрывшись под псевдонимом Егор Севастопольский.Книжка совершенно правдивая, как ни трудно в это поверить. Там полно драк, путешествий по планете, смертельного риска, поэзии, секса и – как ни странно – большой и чистой любви, которая, как многие привыкли думать, встречается только в дамских романах. Ан нет!Оказывается, и простой русский мужик умеет любить, причем так возвышенно, как бабам и не снилось.Читайте! Вы узнаете из этой книги много нового о жизни.
Новая книга репортера Свинаренко, как всегда, о самом главном в жизни.Профессия этого человека – предаваться размышлениям и пытаться понять, что же с нами происходит и в чем смысл происходящего. Иногда это ему удается. Какие-то его предсказания даже сбылись – например, о кризисе.Пишет он не только много, но и старательно, дает качественный штучный продукт – а сейчас это не очень модно. Но тем не менее он не бросает своего занятия.Почему?
Хотелось бы найти и в Калаче-на-Дону местечко, где можно высказать без стеснения и страха всё, что накипело, да так, чтобы люди услышали.
Что делать монаху, когда он вдруг осознал, что Бог Христа не мог создать весь ужас земного падшего мира вокруг? Что делать смертельно больной женщине, когда она вдруг обнаружила, что муж врал и изменял ей всю жизнь? Что делать журналистке заблокированного генпрокуратурой оппозиционного сайта, когда ей нужна срочная исповедь, а священники вокруг одержимы крымнашем? Книга о людях, которые ищут Бога.
«Единственная стоящая победа — это победа вопреки». Почему мы совершаем выбор и в какой момент он становится взрослым? Любовь не без строгости?
«Без сомнения нет веры. Без страха нет мужества». Книга открывает историю нового покорения пространства. Завоевание Космоса начинается внутри каждого из нас.
В психбольницу одного из городов попадает молодая пациентка, которая тут же заинтересовывает разочаровавшегося в жизни психиатра. Девушка пытается убедить его в том, что то, что она видела — настоящая правда, и даже приводит доказательства. Однако мужчина находится в сомнениях и пытается самостоятельно выяснить это. Но сможет ли он узнать, что же видела на самом деле его пациентка: галлюцинации или нечто, казалось бы, нереальное?
Небольшая фантастическая повесь. Дневнеки, интервью, воспоминания людей, ставших свидетелями и участниками событий, произошедших в небольшом научном городке, после того, как некоторые жители стали обладателями экстрасенсорных способностей.